Письма героев

28 августа 1939.

Эта история должна начаться с фразы: «Два неприметных человека за выщербленным рассыхающимся столом у окна кафе с великолепным видом на рейд обычного приморского города решали судьбы мира». Разумеется, это беспардонная наглая ложь от слова до слова!

Манеры и жуткий акцент сразу выдавали в господах за столиком иностранцев. Нет, это ныне не редкость, но бросается в глаза. Проходившего мимо с подносом кельнера аж передернуло от того, как один из гостей обозвал Вайхсель Вислой. Здесь так не говорят.

Владелец «Рульки и моря» только недавно закончил ремонт. Выщербленных столов там просто быть не могло. А вот вид из окна действительно открывался великолепный. Рейд представал во всей красе. Закатное солнце бросало лучи на приземистый угловатый увенчанный толстыми мачтами и трубами стальной утюг. Редкое зрелище старого корабля, все ровесники которого давно покоятся на дне или давно порезаны на иголки.

Разумеется, любой человек хоть раз в жизни побывавший в Данциге никогда не назовет этот удивительный город с историей «обычным». Язык не повернется, примерзнет к небу или сломается. Да и кафе находилось не в самом Данциге, а в его пригороде, чудном поместье Брозен. Но это не так уж и важно, не правда ли?

Самая наглая часть лжи заключается в том, что два иностранца за столиком кафе «Рулька и море» никогда ничего серьезного в этой жизни не решали. Прекрасные исполнители, мастера своего дела, не более того. Однако, если старательно поскрести, под слоем лжи обнаружится бриллиант истины. Не каждому доступно, не каждый поймет.

- Удачно выстроились, Джеймс, – высокий, сухой как щепка джентльмен средних лет показал в окно свернутой «Манчестер Гардиан». – Прошлое, настоящее и временное.

Ближе всех к берегу стоял броненосец под красным флагом с черным крестом и хакенкройцем в яблоке. Через хороший бинокль можно было прочитать на корме имя «Шлезвиг-Голштейн». В двух кабельтовых от немца на бочке красовалась русская «Светлана». Мористее расположился польский «Гриф». Универсальный корабль немногим моложе своего флага.

- Без будущего, Стэнли, - констатировал его собеседник.

- У них будущего нет.

Джеймс круглолицый с плебейским носом картошкой обладатель ярко-рыжей шевелюры показал на часы. Его собеседник махнул кельнеру и извлек из внутреннего кармана сюртука портмоне. Рассчитались гости марками, хотя персонал грешным делом надеялся на валюту. Приработок на обменных курсах нормальное дело для портового города, да еще с двойной юрисдикцией.

Хоть на дворе и понедельник, но кафе не жаловалось на недостаток посетителей. «Рулька и море» привлекало чистую публику, людей, желающих трапезничать или спокойно посидеть за кружкой пива в уютном заведении с хорошим видом из окон, главное – способных за это заплатить.

Часа через четыре после ухода иностранцев над портом и городом прокатился рокот взрыва. Задребезжали стекла. Двое посетителей подчиняясь рефлексам резво нырнули под столы. Над ними не смеялись, хоть с Великой войны и прошло больше двадцати лет, но многие ее еще помнили, а кое-кто успел освежить навыки выживания на других не таких знаменитых, но тоже кровавых войнах.

- Ты смотри!

Над броненосцем на рейде поднималось густое облако дыма. Во все стороны разбегались круги волн. «Шлезвиг-Голштейн» медленно кренился и садился, затем лег на правый борт и опрокинулся. По залу прокатился вздох ужаса. Люди бросились к окнам, затем толпа вырвалась на улицу.

Корабль лег надстройками на грунт. Красное днище возвышалось над водой как спина кита, сверкнула на солнце бронза винтов. Рейд огласил вопль сирен. На русском крейсере протрубили тревогу и спешно спускали на воду шлюпки.