1. Из Сент-Луиса в Натчиточес
От Сент-Луиса до Натчиточес мне нужно было преодолеть порядка шестисот пятидесяти миль, а это не меньше одиннадцати часов пути. Я выехал с рассветом и, как и в прошлый раз, наивно полагал, что доберусь до места в тот же день, всего лишь сделав пару остановок, чтобы отдохнуть и подкрепиться в придорожных забегаловках. Однажды мне удалось добраться до Рейчел, не останавливаясь на ночлег, но это было летом, и я даже смог вздремнуть с часок, припарковавшись на обочине. Зимой же, когда рано темнело, да и дорога оставляла желать лучшего, а я никогда не был рисковым парнем, – в середине пути становилось ясно, что без ночёвки не обойтись. Конечно, я мог сразу сказать себе: «Фрэнсис, не будь таким упёртым ослом! Ночь в мотеле тебе обеспечена», будь я чуть менее самонадеян, но то был мой давний грех и что я мог с ним поделать? «Гордыня – главный твой враг, Фрэнсис» – говорил мне ещё мой первый пастор, отец Лоуренс Лерой. С тех пор прошло много лет, и я сам стал пастором и получил бы приход, имей я немного больше смирения, но гордыня так и осталась моим главным врагом, и после неприятного разговора с епископом, я предпочёл отказаться от мыслей о приходе и стать капелланом в онкологическом центре. Это было тяжело – так часто видеть смерть лицом к лицу, и слышать, как некоторые пациенты, отчаявшись, проклинали Бога, но если мне удавалось разговорить их, если удавалось достучаться до тех, кто утратил веру, и они соглашались молиться вместе со мной – в такие моменты я чувствовал, что что-то сделал правильно в этой жизни, и я становился по-настоящему, безгранично счастлив.
Первого попутчика я взял недалеко от Блумсдейла. Моей спутницей оказалась милая девушка Эппл с копной разноцветных дредов на голове. Она развлекала меня стихами и песнями собственного сочинения, она говорила почти не умолкая, в ней было столько энергии, что она бы могла вполне заменить собой небольшой электрогенератор, если бы вдруг возникла такая необходимость. Эппл курила травку, и даже предлагала мне затянуться, когда мы остановились передохнуть, но я благоразумно отказался. С Эппл мы расстались при подъезде к Мемфису. Она поцеловала меня на прощанье и подарила тоненький кожаный браслет. Я тронулся с места, а она всё продолжала посылать мне воздушные поцелуи – я видел, как она подносила пальцы к губам, пока её фигура не стала совсем маленькой, и я уже не мог различить детали.
Я остался один и сразу почувствовал, как устал. Я понял, что без ночёвки не обойдусь, но пообещал себе проехать ещё одну-две сотни миль. Я всегда с удовольствием брал попутчиков. Они помогали мне скоротать время в пути, а я помогал им добраться, куда было нужно. Второго попутчика я подобрал недалеко от Форрест Сити. Он запрыгнул на переднее сиденье и ловко закинул рюкзак назад. Я сразу понял, что парень – автостопщик со стажем.
– Я Дэйв, – протянул он руку.
– Фрэнсис, – представился я. – Я еду в Натчиточес.
– Отлично! – хлопнул в ладоши Дэйв. – Мне как раз в ту сторону. Мне нужно в Мансфилд.
– Это совсем недалеко.
– Да… Я еду навестить друга. Ну… На его могилу. Сержант Роуч. Мы вместе воевали в Ираке.
– Ты служил в Ираке? – переспросил я.
– Да. Две тысячи четвёртый, две тысячи шестой.
Два года назад.
– Ясно, – отозвался я.
Дэйву на вид было не больше двадцати двух – двадцати трёх: коротко стриженые рыжие волосы, камуфляжные штаны – я мог бы и догадаться, что он служил. На носу и на щеках у Дэйва были веснушки, а кожа была гладкой, идеально-ровного, чуть розоватого оттенка. Такая кожа бывает у младенцев – не испорченная солнцем и временем, символ чистоты и невинности. Мне доводилось крестить разных младенцев: среди них были пухлые, с перетяжками на ручках и ножках, были желтушные, были худые и сморщенные, похожие на маленьких стариков, а были новорожденные, которых можно было назвать воплощением младенчества, воплощением новой жизни, как таковой – с большими внимательными глазами и здоровой сияющей розоватой кожей. Когда я брал их на руки, то чувствовал себя так, будто держал самого младенца Иисуса.
