Дорогая, моя, такая родная Санюшка!
Нет сил терпеть потерю, ГОПОДИ! Если бы только могла чувствовать и знать, как мне тебя не хватает! Просто непереносимо. Вот почему решил
писать тебе. Ты понимаешь, мое существо, моя психика никак не может согласиться, а потому и смириться с тем, что тебя уже нет. Такое состояние-вроде ты только отлучилась, на время. Оно заканчивается и ты войдешь и мы снова будем вместе. Поэтому квартиру стараюсь также держать, что-бы ты воратясь не могла подумать, что я смирился с твой кончиной, примирился и пустил все на самотек. Наоборот! Стараюсь, чтоб бы в квартире было так, как и до твоего ухода: ничего не убираю, не перестанавливаю мебель, содержу в аккурате – жду тебя. Как приятно сознавать, что ты скоро вернется и как горько понимать этот самообман. Но все равно- писать буду. Ведь ты для меня вечно живая, вечно юная, вечно прекрасная!
Если бы только могла узнать какие страшные минуты, часы, сутки переживал я когда ты уходила. А ушла то как! Даже не поговорила со мною- собралась и..ушла. Ведь мы сдобою последние дни твоей жизни играли в жмурки. О твоей смерти я не говорил – не хотел излишне расстраивать, а ты не желая меня расстраивать тоже делала вид, что впереди нас ждет большой кусок времени совместной жизни. Ведь ты прекрасно знала, дни твои сочтены и счет идет уже не на недели, а буквально на часы: Помнишь за два дня до своей кончины, ты позвала меня и без каких либо слов поцеловала мне руку: как знак благодарности мне за все. Я сделал вернее принял, непонимающее выражение лица и свел все это к шутке, стараясь вселить в тебя веру в выздоровление. А ведь как было бы правильно именно тогда поговорить о нашем будущем. Утром следующего дня, когда я провожал тебя к своей постели, ты еле передвигаясь, задала мне вопрос -А чем я буду заниматься, когда ты умрёшь? Помнишь, ты еще сказала-
– Лазарь, это конец… -И было сказано это так обреченно, так утвердительно, с такою потаенную мукой, что я думал не выдержу, выйду из своей роли эдакого легкомысленного жизнелюбца, разрыдаюсь и не смогу довести тебя до постели. А потом, мне стало панически страшно, это когда укладывая тебя в постель, ты почему то боялась лечь, тебе казалось, что ты падаешь в каку-то бездонную пропасть и тебе не удержаться. С большим трудом поддерживая тебя за голову, и за спину всё таки уложил тебя! Сердце разрывалась от боли, глядя на тебя. А потом пришла Ольга Павловна, глядя на тебя она мне сказала: -Л.И. готовьтесь, Саничка отходит. А ты в это время отрешившись от всего, почему то стала отгонять не существующих мух. При этом сохраняя деловое выражение лица, совершенно не обращая на нас внимание. Вскоре Ольга Павловна ушла. Наступило время тебя кормить, был подготовлен очень удачно сваренный бульон с лапшой, К моему ужасу ты не могла есть, у тебя даже не было сил держать голову, она свисала кочаном на грудь и поднести ложку супа ко рту не было никакой возможности, тогда я приподнял твою голову за лоб, и поднес пиалу с супом, ты начала пить, да с такой жадностью, будто понимала, что ешь в последним раз. КАК жутко было это наблюдать- сердце мое просто рвалось из груди, но я сохранял ту же роль- бодрячка, ничего страшного, не бойся. Время летело быстро, за всеми этими хлопотами. Ты стала жаловаться на боли. Я сделал укол омнапона, переменил салфетки на ране, где флегмона, жидкость, через дренаж выделялась непрерывно, и я через час вновь поменял салфетки, ты все время молчала, смотрела на меня отрешенным взглядом, видимо ты уже ничего не воспринимала с окружающего тебя мира. Сколько я ни окликал тебя, ты глядя на меня в упор, видимо, уже не слышала меня. Боли стали тебя опять донимать, сделал два укола- кардиамина в руку, поднять артериальное давление, и опять укол омнапона. Ты забылась. Я начал готовиться ко сну, все время наблюдая за тобою. Включил ночник. Было уже 12 часов ночи. Я от усталости, от мучительных мыслей, от непроходящей боли сердца, все же уснул.
