Однажды один редактор одного издательства, которому была предложена эта рукопись, прислал отказ с формулировкой: «Мы фейков не печатаем». Оставляя за скобками отвратительное слово «фейк», напоминающее нечто среднее между непристойностью и командой собаке, следует сказать, что сей господин, по всей видимости, не был тесно знаком ни с Ричардсоновой Клариссой, ни со Смоллетом и его Хамфри Клинкером, ни тем паче с Достоевским и Макаром Девушкиным. И не ведал он, что есть в литературе такая штука, как эпистолярный жанр.
Ремарка: автор ни в коем случае не тщится сравняться с великими, а лишь одалживает у них самый прием.
Продолжая мысль, надлежит заверить читателя, что книжечка эта – отнюдь не мистификация. Автор не намерен уверять читателя, что жили на свете неведомый П*** и любезная его сердцу Елизавета Антоновна. Хотя подловить неискушенного читателя было бы нетрудно. Стоило лишь создать ложное исследование, в котором бы доказывалось с несуществующими фактами в руках, что означенный П*** есть Петр Евграфович (например) – и присовокупить фамилию, которую теперь автору выдумывать недосуг. Найти ему должность в подходящем департаменте и по собственной воле распорядиться его судьбой. («Чин следовал ему – он службу вдруг оставил»). А уж про его отношения с Лизанькой и вовсе стоило бы сочинить турецкий сериал.
Но это все проходило бы по ведомству Плоской Игры, а то и коллегии Дурного Вкуса. Кроме того, вдумчивый читатель без труда обнаружит в этих «якобы подлинных письмах» сознательно допущенные автором анахронизмы, которые как раз и имеют целью эту самую мнимую подлинность развенчать.
Но!
Но все те факты, что сообщает П*** своей Лизаньке, исключительно правдивы. Оставляя за скобками комментарии и личное отношение к происходящему, всякий верстовой столб, всякое явление есть самая правдейшая правда – и неважно, наблюдал ли он их сам, вычитал некогда и записал для памяти или услышал от случайно встреченного (и здесь уже равно выдуманного) персонажа.
Таким образом, все двадцать четыре письма – игра, позволяющая не только развлечь читателя фактами из российской жизни самой широкой географии, но и представить их через призму восприятия молодого человека, героя своего века, искренне любящего Отечество и проявляющего к нему и людям, его населяющим, неподдельный интерес.
Впрочем, будет разговоров. Вторя Себастьяну Брандту, следует воскликнуть: «Ну, с Богом! В путь пускайся, судно!»
И перейти к делу, ибо бездельные рассуждения мало кому интересны. И с этих пор автору остается лишь надеяться на то, что читатель вслед за Пушкиным не воскликнет, захлопнув эту книжицу: «Весь вечер читал Клариссу. Мочи нет, какая скучная дура».
Письмо 1. Странствия буяна,
или Шалун старинного покроя
Доброго дня Вам, Лизанька, бесценный друг мой!
Вот, наконец, вступил я в российские пределы. Конечно, камчатский край видом своим нисколько не напоминает привычных нам пейзажей, да и бесконечно далек он от той, по ком томилось мое сердце все эти нескончаемые месяцы вынужденной разлуки. На первый взгляд земля эта не менее чужда русскому человеку, чем какая-нито американская или африканская. Однако же самая мысль о том, что места эти находятся под рукой Государя, сообщает чувство Отечества.
Теперь начинается мой путь домой, путь к Вам, драгоценная Лизанька. Будет он долог и не вполне прям, однако всякая верста, всякий перестук копыт перекладных будет неуклонно приближать миг нашего с Вами свидания. Чем же исцелить мне нетерпеливое ожидание этой встречи, чем порадовать Вас? Разве что письмами, которые, Бог весть, сумеют ли опередить меня? Пусть так. Однако ежели Вы станете ожидать от меня подробностей о местах, которыми мне приведется следовать, то напрасно. Принимаясь описывать природу, я становлюсь более топографом, нежели поэтом. Посему в этом послании и в прочих, какие дорожные обстоятельства позволят мне написать, я позволю себе в меру скудного моего дарования давать Вам картины жизни, которые мне наверное приведется наблюдать, следуя от самых окраин Империи до Москвы. Откуда же, спросите Вы, явилась во мне убеждение, что путь мой окажется достаточно богат на подобные умственные приключения? Отвечу Вам словами моего покойного дядюшки: «Нет неинтересных мест, есть неумение любить Отечество свое», каковому жизненному credo я и стремлюсь следовать в небезызвестных Вам тетрадях, к которым Вы всегда проявляли столь приятный моему сердцу интерес.
