Тема цивилизационной евгеники дает в два раза больше вопросов, чем ответов. Потому и отвечать на них не рекомендуется, чтоб не множить проблемы. Другое дело—описательная реконструкция некоторых событий прошлого, которые могут пролить свет—неважно, какого он цвета—на склеенные прежде страницы истории.
Мое повествование основано на рассказе корабельного техника Громова, в свое время служившего на «Удале». Да-да, на том секретном корабле, который на изломе миллениума не справился с заданием правительства и не нашел выход из Солнечной системы. Не преодолел в расчетном месте плотной капсульной оболочки, обволокшей гелиосферу, и, согласно приказу ЦУП, должен был возвратиться домой. Но на уровне Марса «Удал» повернул обратно в холодную и мрачную пучину космического холода…
Непредубежденная и более осведомленная, чем я, ты поймешь, ознакомившись с моими записями, почему я, слушая рассказ, старался запомнить каждое слово разговорившегося старика, а после того, как наша встреча закончилась, бросился фиксировать по свежим следам каждую упомянутую деталь, точно так же, как и забытое им, о котором догадался я сам.
Хочу добавить, что некоторые фишки рассказа самым подозрительным образом восполняют белые пятна официальной истории, да так полно, что это не кажется мне случайным совпадением. То, что эта история коррелирует с последним великим открытием, пришло мне в голову гораздо позже, и я не понимаю до сих пор, как к этому относиться, ибо оно слишком перевернуло нашу жизнь, но лишь время покажет, чего оно стоит в действительности.
Не буду больше злоупотреблять твоим терпением и представлю тебе свои записи в натурном, что касается фактологии, виде, для достоверности облегченной в художественную форму. Ибо ничто не может быть убедительней образа, даже сама правда.
При отключении субсветовой скорости автоматика космического корабля отключила искусственное освещение. Отраженного свечения Марса оказалось достаточно, чтобы залить кают-компанию пусть красным, но довольно ярким, светом.
Напротив иллюминатора «вспыхнула» шевелюра бюста создателя теории относительности.
–Ё-моё… Эйни загорелся!—раздались восклицания.—Прям красный дракон. К чему бы это?
Противоположная иллюминатору стена просто пылала, что сужало помещение до ощущения сердцевины костра—жутковатого, холодного, инфернального.
–Будто на пожаре, но без пожарников,—сказал кто-то особенно впечатлительный.
–У пожарных дел полно—загорелось домино!—продекламировал стрессоустойчивый техбезопасник.
–В этом цвете есть что-то траурное,—отметил художник.
А штурман, он же, в одном лице модератор планерок под ником Shturm, вздохнул:
–Что поделаешь: Марс—Бог войны.
Сдвинул шторы и внимательно оглядел наполовину заполненные ряды зала. Угрюмые лица бойцов дневной смены, застывших серыми оковалками в подсвеченных красным креслах, не дрогнули ни единой жилкой, словно пребывали в глубоком сне.
–Скоро нас встретят Зевс с Посейдоном,—донеслось из конца зала.
«Географически корректное замечание…но намек на мстительных богов древности в данных обстоятельствах нежелателен».
Так счел модер и поспешил сгладить высказывание.
–«Удал» так легко глотает пространство между планетами, что становится страшно за Солнечную систему!
В ответ насмешливо хмыкнули.
Да, не очень-то удачно. Наверняка кто-то вспомнил, как те же слова Shturm произнес год назад. Тогда они, одухотворенные надеждой, пролетали Марс по маршруту ТУДА.
Вот теперь, с меньшей скоростью, летят ОБРАТНО.
Духоподъемная реплика не возымела былого действия—лбы еще больше накренились вперед, глаза запали в глазницы. Рельефная масса слилась в неподвижную маску.
Начальник экспедиционного корпуса – НачЭк – сунулся было сюда по привычке после ночной смены и аж присвистнул:
