Всё можно посчитать.
Как-то утром по пути в школу, вскоре после несчастного случая, я обернулась у калитки и взглянула на ступеньки у парадного входа. Их было всего десять – обычные бетонные ступеньки, не то что двадцать две предательские деревянные на лестнице черного хода. Парадная лестница была испещрена трещинами и в центре посыпана серым песком, чтобы не поскользнуться в плохую погоду. Мне почему-то показалось неправильным ходить по ней вот так, не задумываясь. Так не должно быть, подумала я. Какая неблагодарность по отношению к ступенькам, которые целых восемь лет протирались под моими ногами. Я вернулась и поднялась наверх. Затем снова спустилась по лестнице, но на этот раз считая каждую ступеньку. Вот так-то лучше. 10.
День шел своим чередом, а я всё думала о тех 10 ступенях. Нет, эти мысли не были навязчивыми. Ничто не отвлекало меня от школьных занятий, прыжков через веревочку, болтовни. Это было, как легкое поддразнивание, как расшатавшийся передний зуб, который всё время хочется потрогать языком. По пути домой как-то сами собой стали считаться шаги от школьных ворот, вниз по тропинке, по пешеходной дорожке, через улицу, вниз по улице у подножия холма, через другую дорогу, вверх по холму и до нашего двора: 2827.
Немало шагов для такого короткого расстояния, но тогда я была меньше. Хотела бы я проделать то же самое сейчас, когда мой рост 172 сантиметра вместо 120. Может, однажды я так и сделаю. Но я лишь помню, как в конце того первого дня лежала в кровати, торжествуя. Я измерила границы своего мира, я их знала, и никто не мог их изменить.
Погода в Мельбурне – 36 градусов, солнечно; 38, солнечно; 36, солнечно; 12 и такой сильный ливень, что рискуешь получить сотрясение мозга, выскочив за газетой. Такой вот у нас выдался январь. В детстве я такую погоду не выносила. С восьми лет я зарисовывала графики, выискивая в газетах ежедневный температурный максимум и минимум и мечтая вычислить хоть какую-нибудь закономерность.
Со временем счет стал канвой моего существования. Как лучше незаметно остановиться, не вызывая подозрений, если тебя кто-нибудь прервет? Останавливаться можно, этим правил не нарушить – цифры терпеливы и подождут, главное – не забыть, на чем остановилась, и не перескочить через одну. И что бы ты ни делала, не сбиваться со счета, иначе придется начать всё с начала.
Непроизвольные подергивания пальцев, однако, контролировать сложно.
– Грейс, почему у тебя пальцы так шевелятся?
– Как так?
Забавно, но, даже когда мне было восемь, я понимала, что в разговорах с другими людьми об этой теме лучше умолчать.
Цифры были секретом, принадлежавшим одной лишь мне. Некоторые дети не знали даже, какой длины их школа или дом, не говоря уж о количестве букв в своем имени. В моем 19: Грейс Лиза Ванденбург. У Джил 20: Джил Стелла Ванденбург, на одну больше, чем у меня, хоть она и на три года младше. У моей матери – 22: Марджори Анна Ванденбург. А у папы 19, как у меня: Джеймс Клэй Ванденбург[1].
Мне повсюду попадались десятки. Почему всё почти всегда кончается нулями? Перейти через дорогу – 30 шагов. От забора до магазина – 870. Может быть так, что я подсознательно округляю счет? Останавливаюсь у половичка перед магазином, а не у двери, чтобы получить нолик в конце?
Нули. Десятки. Пальцы на руках и ногах. Мы познаем числа, объединяя их в группы. Однажды на математике мы проходили округление – когда цифра меняется на ближайшее, кратное 10 число. Я спросила миссис Дойл, как называется округление до ближайшего числа, кратного 7. Она так и не поняла, что я имела в виду.
Вот часы, например, – совершенно неправильная система. Брать за основу счета число 60 – это же язычество какое-то. И как только люди это терпят?
