«Право Истинного дается рождением.
Право Истинного на жизнь и свободу охраняется Законом троемирия.
Никто не может быть намеренно лишен права иначе,
как по вынесенному приговору Всевидящим судом.
Также Закон троемирия требует от Истинных не лишать
кого бы то ни было жизни,
пока не возникнет ситуация,
когда применение силы является абсолютно необходимым».
Из Устава троемирия
Сквозь маленькое мутное окно был виден кусочек заснеженного двора. Сложно было определить время суток: толи предрассветное утро, толи вечерние сумерки. В доме было промозгло, пахло сыростью вперемешку с чем-то кислым. От этого неприятного затхлого запаха она поморщилась. Отвернувшись от окна, увидела над собой низкий почерневший потолок. Сон как рукой сняло, когда она, наконец, поняла, что лежит на холодной печи в незнакомом доме. Резко приподнявшись на локте, она с удивлением рассмотрела лавку вдоль стены, на которой лежала брошенная кадушка, в углу – сундук с проржавевшим замком, сбоку стоял полуразвалившийся шкафчик для посуды, весь затянутый паутиной. Посредине избы стояли корыто, стол и допотопный стул. Вишенкой на торте служили два зеркала: одно простое, в второе – в золоченой богато украшенной раме. Увидев такую красоту, она даже присвистнула и села. Тут ее подстерегало главное открытие. Одна нога у нее была человеческая, жилистая, совершенно обычная. А вторая – железная. Из колена росла чертовщина, по которой можно было смело изучать анатомию: большая берцовая кость, малая берцовая, кости стопы, и все они соединялись между собой механизмами. Более того, железная нога сплошь была покрыта странными знаками или письменами. Она пошевелила пальцами, и те отозвались, как живые. Управляемая сигналами мозга железная нога – это было настоящее чудо. Но оно не радовало.
Потом посмотрела на свои руки – худые, сильные, не очень чистые руки с обломанными ногтями явно принадлежали сухопарой бабке. Ахнув, кое-как слезла с остывшей печи: железная нога оказалась тяжелой. Дохромав до зеркала, в отражении она увидела высокую старуху со всклокоченной гривой седых волос, никогда не видавших расчески. Отшатнувшись от этого чудища назад, чуть не свернула второе зеркало, оттуда на нее смотрела таже фурия. Лицо украшал крючковатый длинный нос, который нависал над тонкими злобно скривившимися губами. Кустистые брови и легкая поросль волос на подбородке прелести не добавляли.
«Ведьма, самая настоящая ведьма», – выдохнула старуха, и закрыла руками рот.
Лицо в зеркале было ей совершенно незнакомо. Но еще хуже, что она не могла вспомнить, какой была до тех пор, пока не проснулась в этом доме. Какому отражению она бы не удивилась? Ни одного воспоминания. Пустота. Как будто и не было ее на свете до этого момента.
– Эй, кто-нибудь здесь есть? – громко крикнула старуха, надеясь, что в доме она не одна. Но тщетно, даже мышь по полу не прошуршала. Тишина и забвение царили в этом неприятном месте.
Ошарашенная старуха присела на стул и уставилась в одну точку. Голова была, как пустой колокол, в котором настойчиво и беспокойно билась одна-единственная мысль: «Что происходит?». Ответа не было. К тому же скоро, кроме философских вопросов на тему бытия, ее начали волновать и проблемы насущные. Хотелось пить, есть, ну и так далее. В обозримом пространстве избы ничего похожего на ватерклозет не наблюдалось, поэтому ведьма решила покинуть это тесное и неприветливое место и шагнуть в большую жизнь. Во двор то есть.
В тихом ужасе от происходящего, она даже не сильно удивилась, увидев возле крыльца женщину лет сорока с небольшим и огромного мужчину с черной окладистой бородой, закрывавшей половину лица. Тяжелые тесовые ворота были открыты, кони тревожно ржали, но во двор не заходили. Понять беспокойство животных было можно – черепами их соплеменников был украшен весь забор вокруг дома. Часть пустых глазниц смотрела в лес, который плотной стеной окружал частокол. А некоторые – прямо во двор, и у ведьмы возникло ощущение, что смотрят они на нее.
