Угрюмая пора сессий закончилась, и
вот я уже мчусь справлять свои первые летние студенческие каникулы
на заднем сидении родительской машины в обнимку с рассадой. Дорога
была весьма длинной, а от жары, казалось, плавились шины и
прилипали к асфальту, отчего машина тащилась еле-еле.
Рассада тихо вяла со скуки, я тоже.
Хуже всего было от того, что открывались в машине только передние
окна, а длинные волосы, так противно липшие к шее, я не могла
собрать ни в хвост, ни в косу, так как злосчастный ящик так и
норовил упасть с колен. По этой же причине не было возможности
взять бутылку с водой, которая уже, наверное, вскипятилась раз
девять, а то и вовсе испарилась.
Однако, не смотря на жару, на
горизонте собирались чёрно-фиолетовые тучи.
— Ясна, — сказал папа. — Ясна?
— Ты мне? — лениво поинтересовалась,
попутно удивляясь, как человек может охрипнуть всего-навсего от
обезвоживания.
— Ну а кому ещё! — хохотнул родитель.
— Ты же Ясна.
— Я просто думала, что ты ругаешься с
нафигатором.
— Дочь, ну что за выражение! — тут же
вмешалась в разговор поборник литературной речи — мама.
— Это не я придумала, честно! Это в
Интернете так написано.
— Опять ты со своим Интернетом!.. —
вздохнула мать. — Хорошо, что в деревне его не будет.
Я мысленно застонала. Нет, бабушку и
дедушку я люблю, так что провести пару месяцев без Интернета, вроде
как, не должно стать пыткой, вот только мама забыла уточнить, что в
деревне нет не только Интернета, но в большинстве домов, включая
наш, нет электричества в принципе. С этим я не смирюсь
ни-ког-да!
Машина плавно качнулась,
останавливаясь, мотор замолчал. Приехали! Родная деревня встречала
запахом скошенной травы, тёплыми тропинками и ярко-голубым небом.
Калитка со скрипом отворилась, я, наконец, увидела своих
прародителей по папиной линии.
Едва мама забрала ящик с рассадой, я
кинулась обнимать бабулю и дедулю. Они ничуть не изменились. Всё те
же улыбчивые старики с загорелыми лицами. Дедушка всё не
расставался со старой рубахой, на которой я в детстве училась
пришивать пуговицы, а бабушка с платком, на котором я, уже будучи
гораздо старше, сама вышила цветочный узор.
Из трубы валил белый дымок, а
витавший у домика запах пирожков сводил с ума. Но первым делом я
кинулась пить. Колодезная вода, которую не успели перелить из ведра
в самовар, была холодной и немного солёной на вкус, но так хорошо
освежала! Так же, в качестве дополнительной свежести волосы
были-таки заплетены в косу.
— Не пей некипяченую! — сказала мне
мать.
— Ой, да здорова лошадь, что ей
будет?! — тут же возмутился в ответ дедушка.
Мама согласилась. На том и
порешили.
Обедать решили на улице. Бабушка
захлопотала, доставая из настоящей русской печки пирожки и горшок с
картошкой. Я едва не заплясала от радости, так хотелось это съесть!
Дедушка достал старый стол и приладил отвалившуюся ножку. Всё это
было снесено к лавке у дома и красиво накрыто.
Передо мной поставили кружку с
молоком.
— Ну, я же не люблю, — поморщилась и
отодвинула кружку подальше.
— А ты за раз выпей, — учит дед. —
Глядишь, грудь на парном-то молоке и вырастит!
— Папа! — возмущается мой папа.
— А что? Дыньки все любят!
— Какие ещё дыньки?.. — не сразу
сообразила, так как подумала о культуре; потом дошло: — Деда!
— Прости-прости, — дедушка поднял
ладони, мол сдаюсь, а потом засмеялся на весь участок: — Я и забыл,
что ты всегда арбузы любила!
— Дед! — прикрикнули на него все.
За разговорами мы не сразу услышали,
как скрипнула калитка, на пороге возник гость. Он вежливо кашлянул.
Дедушка оживился:
— О, Ванька, проходи!
Я глянула на вошедшего. Щуплый
парнишка, всего на полголовы выше меня. Ссутуленный и лохматый. А
пшеничный оттенок волос только добавлял им сходства с копной
соломы. Одежда на нём висела мешком. И взгляд исподлобья дикий.
