Ночь. Тусклый свет фонаря. Потрескивание старой магазинной вывески, навязчивый звук которого болезненно въедался прямо в мозг.
Они стояли толпой, окружив меня. Их было много. Их силуэты слабо очерчивались при минимальном освещении. Человек тридцать, не меньше. Я не видела этих лиц. Я не хотела рассматривать их. Меня наполняла ужасом эта состоявшаяся атмосфера.
Их выкрики. Их поддержка. Их жажда увидеть настоящее преступление.
Их глаза горели во тьме, словно хищные звери, затаившиеся в засаде.
Их улыбки искажали гримасу.
«Убей его!»
«Убей же его!»
«Давай-давай, чего же ты ждешь?»
Это то, что мне удавалось расслышать.
Я стояла на полусогнутых, дрожала от холода и страха. Их ненависть не разжигала в моем сердце огонь, а одобрение – не внушало индульгенцию.
До этого момента я думала, что делаю все правильно, но теперь…
Теперь я стою над почти безжизненным телом. Он дышит, но не может сдержать хрип. Он ничего не говорит, но глазами умоляет отпустить его. Толпа слепа к таким жестам, они сделали свой выбор.
В моих руках меч. Кончик оружия постукивал об асфальт, держась в такт моим судорогам.
Я ведь сама хотела этого и хочу до сих пор. Мне приятно видеть его страдания. Он получил заслуженное. То, чего давно добивался. Он получил возмездие. Если не мной, то кем-то другим.
Нет. Нет-нет. Это… это я прощаю сама себя. Это… это я оправдываю свою ошибку. Я пытаюсь внушить себе успокоение.
Толпа не утихала.
Они вскидывали кулаки, пытались приободрить меня.
«Убей! Убей! Убей!»
– Я… не могу… – тихо сказала я, но никто не услышал.
«УБЕЙ! УБЕЙ! УБЕЙ!»
Отдышавшись, я попробовала снова: – Я НЕ МОГУ!
Этот крик вырвался из меня, словно освободившись от оков ненависти, злости и жажды мщения. Я умерла морально, но не физически. Это признание – мое подтверждение жизни. Я все еще достойна существования.
Я сама управляю своей жизнью и могу делать что хочу. Я могу сама даровать это драгоценное сокровище, что каждый боится потерять, пока не поздно.
Они смолкли, но ненадолго.
Им не понравилось то, что я крикнула.
Послышались шепоты. Они переговаривались о чем-то между собой.
Теперь их глаза горели пуще прежнего. Они, как и раньше, были прицелены на меня, но теперь я переняла другую роль. Если сначала я была инструментом для зрелища – после сама стала им.
Они подходили все ближе и ближе. Я чувствовала их недоброе намерение. Сжала меч, что было сил, и встала в оборонительную позу.
Черт, как же их много.
Я махала, кричала, рассекала воздух. Слезы капали сами собой, а руки дрожали.
Теперь я не видела ни неба, ни фонаря. Даже дребезжание вывески осталось где-то позади. Звучала неприятная быстрая музыка. Все заполонило темнотой.
Это был… финал?
«Будь же верен прицел, и не дрогни рука, Ты погибнешь, когда пожалеешь врага» (Александра Павлова «Враг»)
Центр психологической помощи находился на самой окраине городе, куда даже не ступала нога Первого человека.
Погода стояла холодная, временами выпадали осадки. Склизко, влажно. На дороге валялся мусор, булыжники и поломанные ветром ветки деревьев.
Мне не нравился этот район, но я любила приходить к Татьяне Викторовне, чтобы получить моральную поддержку. Приятно болтать с людьми старше себя, особенно, если они не воспринимают тебя, как юниора.
– Прошло уже полгода, не так ли? – Спросила она, сделав зрительный акцент на моих ладонях. Они больше не были грязными. Их покрывали обычные вязаные рукавички, купленные у бабушки на прилавке за небольшую сумму.
– Да, действительно, – удивилась я, – как быстро летит время…
Кабинет психолога был белоснежно чистым. Будто в рай заходишь. Даже книги, коих было в изобилии, бережно очищены от пыли. На улице свежо, но неуютно, а тут и тепло и сухо. Да и сама Татьяна Викторовна была в белой блузке и черной юбке. Все без единой вмятинки и пятен.
