Из всех маскировок эта, наверно, моя самая любимая.
Платиновые волосы, подстриженные чуть ниже плеч, выкрашены в контрастный темно-рыжий и собраны сзади в хвостик. Зеленые контактные линзы на голубых глазах смотрятся вполне естественно. Помятая рубашка с крохотными серебристыми пуговицами, поблескивающими в темноте, местами торчит из-за пояса; легкая военная куртка, черные брюки и ботинки со стальными носами сидят как влитые; плотный серый шарф, намотанный на шею, закрывает подбородок и рот. Темная солдатская кепка надвинута на лоб, алая рисованная татуировка на левой стороне лица совершенно меняет облик. При мне неизменные наушник и микрофон. Республика настаивает.
В большинстве городов я бы привлекал еще больше взглядов идиотской гигантской татуировкой – штука, должен признать, довольно приметная. Но здесь, в Сан-Франциско, я не очень выделяюсь на фоне других. Местная мода – первое, на что я обратил внимание, когда мы с Иденом переехали во Фриско восемь месяцев назад: молодежь наносит черные или красные рисунки себе на физиономии, кто-то – маленькие и изящные вроде герба Республики на висках или чего-нибудь в таком роде, кто-то – большие и аляповатые вроде громадного изображения географических очертаний Республики. Сегодня я выбираю довольно нейтральную татуировку – я не настолько предан стране, чтобы малевать ее герб у себя на лице. Оставьте это Джун. А на моей щеке красуются стилизованные язычки пламени. И так сойдет.
Опять бессонница, и я вместо сна гуляю в одиночестве по сектору под называнием Марина, очень похожему, на мой взгляд, на холмистый вариант лос-анджелесского сектора Лейк. Вечер прохладный и очень тихий, ветер с залива несет мелкие брызги. Улицы узкие, мерцают от влаги; изрытые выбоинами здания, возвышающиеся по обеим сторонам (большинство из них такие огромные, что вершины исчезают в низких облаках), совершенно по-разному расписаны выцветшими красными, золотыми и черными красками. По бокам строения укреплены огромными стальными балками для защиты от землетрясений, которые случаются здесь раз в два месяца. Через каждые два дома установлены громадные информационные экраны высотой в пять-шесть этажей, из динамиков несется обычная республиканская пропаганда. Воздух соленый и горький, словно дым и промышленные выбросы смешались с запахом моря, а к ним присоединился еще и слабый душок жареной рыбы. Иногда, поворачивая за угол, я вдруг натыкаюсь на воду, и у меня промокают ботинки. Город уходит прямо в океан, и на горизонте видны сотни наполовину затопленных зданий. Каждый раз, глядя на залив, я вижу руины Золотых Ворот – искореженные останки старинного моста, громоздящиеся у противоположного берега. Мимо меня время от времени стайками проходят люди, но в остальном город погружен в сон. Редкие костры освещают проулки в местах скопления бездомных обитателей сектора. Очень похоже на Лейк.
Впрочем, я думаю, есть и отличия. Скажем, городской стадион Испытаний – пустой и неосвещенный – расположен чуть вдали. Или – здесь меньше полицейских в бедных секторах. Или граффити на стенах. По последним граффити всегда можно получить представление о настроениях горожан. Многие послания из тех, что я видел недавно, выражают поддержку новому Президенту Республики. «Он – наша надежда», – провозглашает одно из них. Другая надпись утверждает: «Президент выведет нас из тьмы». Если хотите знать мое мнение, такие заявления чересчур оптимистичны, но я считаю, их появление – хороший знак. Вероятно, Анден делает правильные шаги. И все же время от времени я вижу другие слова: «Президент – врун». Или: «Промывка мозгов». Или: «Тот Дэй, которого мы знали, мертв».
