Морозный ветер завывал над пустыми полями, разгонял перед собой снег, словно испуганную дичь, и мчал по обширным территориям ферм и маленьким городкам со сбившимися в кучку домами. Буря пронеслась мимо причудливого пастората, что ютился рядом с деревенской церковью. Ей не было дела до девушки, которая стояла на коленях подле иссушенных зимой кустов роз.
Девушка, в свою очередь, тоже не обращала на бурю никакого внимания. Она рыла мерзлую почву до тех пор, пока не выкопала неглубокую яму. Затем осторожно опустила в холодную землю шляпную коробку и смотрела на нее, пока снег припорашивал ей ресницы.
Вытащив тонкую цепочку из-под сорочки, она дрожащими пальцами расстегнула застежку, и в грязную ладонь скользнуло золотое кольцо.
Она скрывала его месяцами. Теперь оно будет скрыто навеки.
Девушка сняла крышку с коробки. Ее содержимое было спрятано под клочком ткани, оторванной от старого стеганого одеяла. Она не заглядывала под тщательно подоткнутые края. Она уже поцеловала идеальные крошечные губки, запомнила очертание закрытых глазок младенца и пушистые волосы оттенка розового золота. Кольцо скатилось с ладони на ткань. Девушка закрыла коробку и наблюдала, как снег медленно укрывал маленькую могилу.
Затем поднялась на ватных ногах. И, не оглядываясь, ушла в бурю.
Июнь, 1907 год
В пассажирском вагоне было тесно, как в новеньком сапоге, и жарко, как в шестом круге Ада.
В качестве прощального подарка приют вручил нам по комплекту одежды, но поскольку я старше, мне также досталась красивая шляпка: широкополая, украшенная искусственными цветами – все в соответствии с последними тенденциями в моде. Я сняла ее и обмахнула вспотевшее лицо. Вряд ли там, куда мы направлялись, нужно выглядеть стильно.
Сквозь открытые окна в поезд ворвался влажный ветер. Я не осознавала, что вполуха прислушивалась к царапанью перьевой ручки по бумаге, пока звук внезапно не оборвался. Лайла оторвалась от своего занятия и взглянула на меня с капелькой чернил на кончике вздернутого носа.
– Мне только что пришла в голову замечательная идея для истории! Нужна еще бумага. – Она показала ручкой на небольшой сундук у моих сапог.
– Что, опять? – Вздохнув, я убрала ноги, чтобы она в десятый раз откинула крышку. Лайла принялась искать чистую бумагу, и страницы с шелестом соскользнули с ее колен.
– Нужно немедленно все записать, пока я не забыла! – объяснила моя младшая сестра со всей серьезностью, свойственной одиннадцатилетним девочкам.
– Только осторожно, не переверни книги отца. И сотри чернила с носа.
Вытерев лицо рукавом, Лайла отодвинула в сторону потрепанные экземпляры «Лечение в общей практике» Бекмана и «О профилактике туберкулеза» и достала сложенный лист цвета слоновой кости.
– Можно взять это?
Между ее пальцев было зажато мое письмо о принятии в Университет Святого Лаврентия. Я с трудом сглотнула и забрала его.
– Поищи что-нибудь другое, ладно?
Она продолжила копаться в сундуке, а я взглянула на величавый фирменный бланк, вспоминая свое ликование при первом прочтении. Казалось, будто сам ангельский хор пропел первую строку: «Мы с удовольствием принимаем ваше заявление о поступлении…», за коей следовало описание стипендии, полученной за академические заслуги.
Я столько ночей училась до седьмого пота, горящих глаз и погасшей свечи; столько мечтала о том, как мы вернем себе место в обществе, – и все напрасно.
Разгладив страницы, я осторожно вложила письмо в выцветший сборник сказок, который родители читали мне перед сном. Умостившись на кровати между ними, я обводила слова, которые они зачитывали, и делала вид, будто мои крошечные пальцы оживляли мудрых дев и храбрых принцев. Ныне же те деньки казались далекими и ненастоящими, как волшебные сказки, которыми они полнились.
