Посвящается
Лермонтовой Татьяне Эдуардовне,
Сельме Лагерлёф.
Лес помнил многое.
Он помнил себя как единое целое, не имеющее названия. Помнил, как пришли люди с инструментами, и назвали его Верхне-Обским бором. Помнил, как люди, вгрызаясь в него безжалостными топорами и пилами, разделили его на две части, названные ими Заельцовским и Инюшенским бором.
Но нас с вами не интересует столь далекое прошлое. Пока не интересует.
Не интересует нас с вами и та часть когда-то могучего целого, что ныне зовется Инюшенским бором. Если в нем и есть магия, то эта магия никак не коснется двух молодых людей, сидящих сейчас у костра под сенью сосен бора Заельцовского.
А вот та магия, что осталась в Заельцовском бору, могла бы нас очень сильно заинтересовать…
Лес чувствовал ее. Чувствовал, как свою часть. Как человек ощущает прыщ на носу, так и лес чувствовал внутри себя вкрапление могучей инородной магии. Вот только в отличие от человека, пытающегося выдавить прыщ, лес не торопился делать то же самое. Все, что попадало в лес, становилось его частью. Грибники, уверенно говорившие: "Я знаю дорогу, не беспокойся!" понимали это как никто другой.
Некогда привнесенная в лес магия изменяла его, словно забытый на поляне кусок плутония. Грибники, пока не ставшие частью леса, частенько замечали, что поблизости от этой поляны белый гриб, который вот вроде бы только что был перед твоими глазами, мгновенно исчезал куда-то, стоило лишь на секунду отвести от него взгляд. А одна сова, темной ночью спикировавшая с небес на скромную мышку, шуршащую в хвое, вдруг получила неслабый хук правой мышиной лапой и решила стать вегетарианкой или хотя бы перейти на рыбу.
История этой совы, в общем-то, тоже достойна внимания, потому что поймав на той же поляне небольшую щуку парой ночей спустя, сова много думала об изменчивости материи и истончении реальности и даже испытала странное желание выдолбить клювом на сосне слово "Пря-здря-вля-ю", но на сосне уже было кем-то вырезано "Катя + Коля = удвоение ВВП", что окончательно поставило сову в тупик.
Впрочем, история совы нас тоже не интересует, потому что этой ночью та сова была уже далеко от поляны, целиком и полностью завладевшей нашим вниманием. А вот парень и девушка развели костер как раз на ней.
На той самой поляне.
Если бы мы с вами могли говорить на языке леса, если бы могли спросить у него, чем эта поляна примечательна, лес наверняка ответил бы нам, что несколько лет назад она дважды становилась объектом внимания джинна. И не простого джинна, а первого из своего племени. Джинна по имени Сагир.
Истории тех людей, что встретились на этой поляне с Сагиром, нас сейчас тоже занимают достаточно мало. Первой была девушка, похожая на маленькую черную птичку. С ней после встречи с Сагиром все хорошо. Вторым был мужчина, похожий на тлеющий уголь. С ним после встречи с Сагиром все… В общем-то все тоже хорошо. По крайней мере, умер он счастливым, о чем он, собственно, и мечтал.
Люди ушли. Джинн ушел. Но остатки магии, использованной джинном, остались, необратимо изменив этот маленький кусочек леса.
Нельзя сказать, что искать здесь грибы, охотиться на мышь или есть щуку, стало смертельно опасно. Остатки магии не были подобны излучению плутония. Сырая, неконтролируемая магия, разлитая, будто Аннушкино масло на рельсы близ Патриарших прудов, работала рандомно и непредсказуемо.
Но этой теплой июльской ночью она сработает, будьте уверены.
Может быть, просто настало время? А может быть, впитавшуюся в землю магию активировала другая, принесенная новыми гостями поляны с собой? Магия любви часто выступает катализатором необычных и странных событий.
Интерференция магических полей – штука сложная, непредсказуемая и интересная. Изучить бы ее, да положить на службу науке… Но нам сегодня некогда этим заниматься, не так ли? Сегодня мы хотим просто наблюдать за этим клочком земли где-то посреди Заельцовского бора, в стороне от тропинок, вдали от людской суеты, в темноте ночного леса.
