Прохладным мартовским днем 1985 года на Красной площади у Кремлевской стены проходила похоронная церемония. Под гром орудий в землю опустили Генерального секретаря ЦК Коммунистической партии Советского Союза Константина Черненко. Смерть семидесятитрехлетнего генсека ознаменовала конец периода, который неформально называли «эпохой пышных похорон», а то и вовсе непочтительно – «временем гонки на катафалках». К тому моменту подавляющему большинству наблюдателей уже было очевидно, что Советский Союз погрузился в глубокую стагнацию. Однако никто не мог и предположить, что следующий генсек окажется последним. Всего через несколько лет на периферии Советского Союза начались волнения, быстро переросшие в вооруженные конфликты. Семь лет спустя СССР прекратил свое существование.
В действительности Советский Союз 80-х годов уже находился в глубоком кризисе, и пути выхода из него были неясны. Экономические трудности, наметившаяся зависимость от экспорта природных ресурсов, негибкая и некомпетентная бюрократия – все это делало положение государства неустойчивым.
Последний Генеральный секретарь ЦК КПСС (с 1990 года – президент СССР) Михаил Горбачев активно пытался реформировать Советский Союз. Программа перестройки предполагала, с одной стороны, экономические реформы, допускающие в ограниченных масштабах частное предпринимательство, с другой – демократизацию общественной жизни: значительно большую, чем прежде, свободу прессы, смягчение цензуры. Программа Горбачева выглядела разумной и человечной, однако правитель СССР быстро понял, что угодил в ловушку. Кризис был слишком глубоким, чтобы справиться с ним столь мягкими мерами, для консерваторов же любой отход от прежних догм был уже святотатством, а с точки зрения самых решительных сторонников реформ, перестройка оказалась недостаточно радикальной. К тому же в течение 70-х годов СССР успел построить экспортноориентированную экономику, а вторая половина 80-х стала временем очень скверной конъюнктуры на внешних рынках. Цены на нефть упали, и экономику Советского Союза начало серьезно лихорадить. За 1987–1989 годы стало ясно, что реформы заходят в тупик.
На этом фоне в Советском Союзе начал разворачиваться совершенно новый конфликт.
В рамках стратегии национальной политики в СССР много внимания уделялось воспитанию национальных кадров на периферии. Советская администрация активно вкладывалась в культурное развитие национальных меньшинств и всячески приветствовала создание действительно интернациональной партийной бюрократии и интеллигенции. Однако именно новые элиты и оказались самым революционным классом в стране. Объективно большинство союзных республик выигрывало от интеграции в рамках СССР. Если отбросить старую и сомнительную риторику о России, грабившей порабощенные колонии, то основным донором в рамках СССР являлась именно Российская Федерация. Однако, с точки зрения региональных бюрократических групп, союзное руководство из Москвы только мешало разнообразными требованиями и контролем. Перспектива получить пусть небольшие и бедные, но независимые от центра уделы была заманчивой, а выгоды от подчинения Москве на фоне общих затруднений казались неочевидными.
Палкой о двух концах оказалась горбачевская «гласность». По задумке она позволяла восстановить обратную связь между властью и «землей», получать сведения о положении дел в обществе в обход низовой бюрократии. В таком смысле задумка Генерального секретаря была вполне здравой: коррупция и очковтирательство уже достигли впечатляющих масштабов, и в Кремле зачастую довольно смутно представляли себе, что происходит в дальних углах необъятного советского государства. Однако Горбачев встретил сопротивление со стороны самой номенклатуры, которая совершенно не испытывала желания попасть под чей бы то ни было жесткий контроль. К тому же политикой гласности начали пользоваться самым неожиданным образом.
