Мы с детьми пока всё так же живём в старой кочегарке с яркой вывеской «Фотосалон «Кодак» и вечно сырыми стенами. И ещё здесь очень жарко и, открытая круглые сутки большая, во всю ширину окна форточка не выручает. Через помещение проходят огромные трубы с горячей водой для отопления «Дома быта» и нескольких соседних домов.
Всякому терпению приходит конец. Похоже, и я совсем выдохлась, кончился мой «запас прочности». Нет больше сил жить! От меня только вред. Я не смогла сохранить семью. У меня трое детей и куча долгов. У меня нет жилья, нет денег, нет сил. В городе я отпечатала партию фотографий на деньги, взятые в долг у своих знакомых. Вырученные деньги от заказа фото пошли в счет погашения долга. У меня нет больше ничего, и взять негде, только долги. Долги мелкие, но они, как блохи, заедают меня до смерти.
Я не знаю, как жить дальше. Младший сынишка всё чаще болеет. Боюсь, что наше жилище, где сыро и жарко, постепенно убьёт его. Больше нечем объяснить его хворь. Из-за небольшой, но почти постоянной температуры и слабости его не берут в садик. Обследование проходим и каждый раз, как гадание на кофейной гуще. Врачи ничего определённого не могут сказать: и снова, и снова новый диагноз. С ним няня, но и ей уже нечем платить. Жильё и обучение нужно оплатить старшему сыну. Среднему куртку потеплее бы и ботинки…
Что делать? Мелькнула мысль: «Наверное, всем было бы только лучше, если бы я умерла. Мои кредиторы простили бы меня. Да и дети будут жить хотя бы не в кочегарке!!! Но чему они научатся у пьющего отца? Как выживут? Сейчас зима 1996 года, зарплаты нет, и вклады в Сбербанке давно сгорели». И сама же отвечала: «Есть хозяйство, приусадебный участок, с голоду не умрут. Свекровь старенькая, но получает пенсию, и бывший муж получает пенсию, которую мы ему ещё в советское время выхлопотали. Две пенсии – это уже хорошо. Да, там им было бы лучше».
И как-то мысль о смерти стала укрепляться в моей голове: «Всем будет только лучше, только лучше». И я решила: «Сяду в автобус. Сегодня трескучий мороз, а к вечеру он ещё более усилится. Выйду на остановке между посёлками и уйду подальше в степь, чтобы и вернуться не смогла, если даже передумаю. Я больше ничем не могу помочь своим детям. А как же моя мама? У неё муж – инвалид второй группы и внук, сын младшей сестрёнки, на руках. Тут от меня ещё такой «сюрприз» будет. Как она, бедная, выстоит? Ничего, ничего, всем будет только лучше!»
Вот и автобус. На улице настолько холодно – дышать даже нельзя, так что приходится прикрывать лицо. Подумала: «Как раз то, что нужно, недолго промучусь». Сказала шофёру, чтобы остановился у посёлка. Скоро «моя» остановка. Встала, оставив пакет с фотографиями у сиденья, подошла к двери. Зловещие мысли роились в моем воспалённом сознании! «Так будет лучше для всех. Дети будут жить в нормальных условиях» – говорила я себе. И тут же возражала: «Но ведь мы ушли от них, значит, нет там нормальных условий. Старенькая бабушка, пьющий отец… Ты это хочешь оставить своим детям? Такую долю? Ты, молодая, здоровая, не в силах их вырастить, а они смогут?» И опять уговаривала себя: «Главное – они их любят и будут рады забрать, им всем будет только лучше без меня!» И вновь спорила сама с собой, убеждала себя и тут же возражала себе…
Автобус остановился, дверь открылась. Я стояла столбом, вцепившись в поручень. Зубы сжаты так, что, казалось, они крошатся, лицо занемело. «Выйти, выйти!!!».
– «А на кого детей оставишь?!» «Нельзя, нельзя», – билась мысль. «Выйти, выйти ради детей!»
– «Ты их родила, чтобы бросить? Уйти и замёрзнуть – это самоубийство, у тебя не будет покоя и на том свете! Ад будет твоё постоянное место!» И тут я как бы увидела лицо моей мамочки, вернее даже не лицо, а глаза огромные, полные слез и безутешного горя: для тебя ничего не значат слёзы матери и детей твоих? «Нет, нельзя, грех!!!». Закрылась дверь, автобус поехал. Руки словно свело судорогой. С трудом разжала пальцы, отпустила поручень. И словно, боясь, что моё тело рассыплется, как закалённое стекло, на тысячи мелких кусочков, я медленно опустилась на ближайшее сиденье. Мозг словно отключился. Мыслей никаких, душа словно умерла.
