Лет сорок тому назад, когда я после окончания романо-германского отделения Ростовского университета преподавал немецкий язык и западную литературу в пединституте города Грозного, на меня положили глаз сразу две спецслужбы: ГРУ и КГБ. Очевидно, и тем и другим понадобился физически здоровый парень с нордической внешностью, владеющий немецким языком. В таких кадровых спорах обычно одерживал верх КГБ. Однако служить в Чечено-Ингушской контрразведке мне пришлось недолго. Не прошло и двух лет с момента моего зачисления в органы, как меня пригласили на смотрины в Москву, а через пару месяцев я был направлен за границу уже по линии разведки. В разведке прослужил ровно четверть века, из них шестнадцать лет за рубежом.
После ухода на пенсию пошел по пути, проторенному миллионами пенсионеров: занялся воспитанием внучки и наведением порядка на дачном участке. Однажды холодным осенним вечером, сидя у русской печи с валенком в одной руке и шилом, вмонтированным в перочинный нож, в другой, я вдруг вспомнил, что с этим самым ножом связана одна любопытная история. А не написать ли рассказ о нем? Задумано – сделано! К моему удивлению, рассказ вскоре был опубликован одним из московских журналов. Где-то после полутора десятков рассказов и двух повестей, когда мне уже стали платить приличные гонорары, жена сказала:
– Зря ты пошел в разведку. Наверное, из тебя вышел бы неплохой писатель.
– Не зря, – возразил я. – Если бы я не пошел в разведку, мне было бы не о чем писать.
Думаю, что я был прав. Контрразведка и разведка дали мне неисчерпаемый материал для моих литературных экзерсисов на всю оставшуюся жизнь.
В моих рассказах – жестокая правда оперативной работы, которую надо делать чистыми руками. Из соображений конспирации я заменил клички агентов, установочные данные фигурантов, сместил временные и пространственные рамки событий. Все остальное – правда. Правдив даже рассказ «Начало», хотя героем его я шутки ради сделал никогда не существовавшего Джеймса Бонда.
Я попросил бы читателя быть снисходительным к моим героям, которым по роду их деятельности приходится поступать порой жестоко, порой цинично. Помните слова Высоцкого: «Грубая наша работа позволит вам встретить восход»? Не забывайте, что разведчик переступает не только через противника, но часто и через самого себя. И делает он это не корысти ради, а с мыслью о благе Отечества.
Алексей Ростовцев, полковник советской разведки (в отставке.)
Билл Саймонс не считал себя неудачником. На скользком и ухабистом пути оперативного сотрудника разведки фортуна не раз осеняла его своим крылом. Случались, правда, и провалы. Последний выплеснулся на первые полосы газет вместе с фотографией Билла, запечатленного в момент проведения тайниковой операции.
Провалившихся разведчиков в зависимости от наличия или отсутствия у них влиятельных связей либо выдвигают в начальники, либо задвигают на преподавательскую работу. У Билла связей не было. Он сделал себя сам, и потому его без промедлений и колебаний слили в одну из спецшкол ведомства, которому в обозримом будущем предстояло стать самой могущественной разведывательной службой мира. Шел 1947 год – год основания ЦРУ.
Билл легко вписался в новый коллектив и, засучив рукава, принялся за работу, поскольку справедливо полагал, что карьеру можно сделать на любом месте. К своим воспитанникам он относился с тихим презрением, хотя все они казались ребятами толковыми и сметливыми. Ему было наплевать на то, что каждый из них, прежде чем попасть в спецшколу, прошел сквозь сотни тестов, придуманных яйцеголовыми психологами, никогда не работавшими в разведке. Он знал, что разведчика нельзя воспитать в спецшколе, как нельзя воспитать в ней поэта. Разведчиком и поэтом надо родиться. Это от Бога, а быть может, от Дьявола. Я вам покажу, супермены паршивые, чего стоит любой из вас, думал он, дайте только срок.
