Если страсть – выдумка, ты не испытывала ее.
Если ты знаешь о ней все, это была не она.
Если ты разучилась дышать, ты учишь язык любви.
Тело – это наименьшее из того, что женщина может дать мужчине.
Ромен Роллан
* * *
Я бегу параллельно шоссе, на котором в глухой пробке стоят запыленные машины, и, если бы не спортивная одежда и наушники, можно было бы решить, что я от кого-то убегаю. В какой-то степени это так и есть – я бегу от самой себя, но снова нагоняю, приближаюсь к себе с каждой новой секундой. Я бегу быстро, почти не глядя по сторонам – это мой способ забыться. Раз, два, три, четыре. Раз, два….
Мой взгляд скользит по изрезанному линиями асфальту, по придорожным камням, я делаю очередной вдох и вдруг натыкаюсь взглядом на витрину автобусной остановки. Разношенные кроссовки цепляют асфальт, я пытаюсь удержаться, но ритм сбит, мои глаза прикованы к прекрасному лицу женщины лет сорока, с кошачьими зелеными глазами и гордым разворотом плеч. Она – в центре афиши, русская Вивьен Ли, не унесенная ветром актриса – теперь – в новом фильме. Во всех кинотеатрах страны. Она красивее меня раз в сто, даже глаза у меня не ее, я пошла в отца.
Моя мать.
Я лечу на асфальт, раздирая колено. Черт побери, какого лешего! Ты что, забыла, что эти дурацкие афиши развешаны по всему городу? Колено болит, я задыхаюсь и с трудом поднимаюсь, перебирая ногами. Кровь пульсирует у виска. Обычно бег приносит облегчение, но не сегодня. Моей сорокалетней матери с картинки на самом деле почти шестьдесят, и между ее экранным образом и реальной живой женщиной осталось так мало общего. Недопустимо мало. Она сказала мне вчера, что это подарок – наша поездка в Париж. Не мне, конечно. Кузьме.
Что мне делать?
Водители, мимо чьих машин я ковыляю, смотрят на меня с недоумением. Их можно понять. Кто бегает по Бибирево, да еще в такую жару? Еще совсем рано, но прохлады нет. Теперь я представляю собой жалкое зрелище – пот заливает лицо, собранные в конский хвост волосы пропитались им насквозь. Я нацепила первое, что попалось под руку, больше всего боясь разбудить Сережу, и вылетела из дома, будто там – пожар.
Я вообще не понимаю, почему он постоянно остается ночевать!
Рукава ветровки обвязаны вокруг моей талии, белая футболка с какой-то глупой рожей на груди тоже пропиталась потом, и я совсем не похожа на прекрасных девушек из интернета, рекламирующих здоровый образ жизни. Ты не можешь вести здоровый образ жизни в Бибирево. Это просто не то место. Но я живу именно тут, что ж поделать. И наплевать, кто и что думает об этом.
Дурацкий характер. Так говорит мама. А Сережа: «Не хочешь ехать в Париж – не езжай, оставайся в Москве». Он вчера чуть ли не в лицо кричал мне это, но разве я когда-нибудь кого-то слушала?
Разве итог не логичен – я падаю как подкошенная при виде фотографии собственной матери, и теперь идти больно, кровь сочится из колена. А еще больше – обидно. Что и кому ты пыталась доказать? Тоже мне, марафонец недоделанный. Ты просто сбежала, чтобы не объясняться с Сережей, разве нет? Но ведь объясняться все равно придется.
– Что случилось? – Сережа сидит на постели, он обижен, и я знаю, что он обижен, но делаю вид, что ничего не замечаю. Дурацкий характер.
– Ничего не случилось, – отвечаю. Но тот факт, что я серьезно хромаю, говорит сам за себя.
– Естественно, – он кивает, старательно сдерживая эмоции, которые так и бьются волнами. Ему трудно со мной. У меня характер нордический, вся в отца. Отец всю жизнь прожил на Крайнем Севере.
– Ты давно проснулся? – спрашиваю я как ни в чем не бывало, и Сережа отворачивается к окну. Я сбрасываю кроссовки, трико, забираюсь в кресло с ногами и приступаю к дезинфекции раны. Вот идиотка, разбила коленку.
