Наталья Лебедева
Полоса
переменности
Часть первая
Переменность
1. Море
Море подошло к дому и остановилось. Оно могло шагнуть дальше,
попробовать на прочность старые бревенчатые стены, облизать крытую
шифером высокую крышу, выдавить стекла из оконных рам, выломать
скрипучие ступени, но не стало этого делать. Игорь был ему
благодарен.
Когда место яблоневого сада заняло
море, жизнь стала не такой пустой: раньше Игорь не чувствовал
ничего, теперь научился бояться. Море пугало. Никогда нельзя было
сказать заранее, каким оно будет: тихим или бурным. После
нескольких дней спокойствия волна ударяла в стену, бревенчатый дом
сотрясался, как старинный корабль, море за стеной шумело, шипело и
грохало; на стеклах оседали крупные соленые брызги.
Игоря пугало то, что изменения
происходили прямо у него перед глазами. Прочие вещи в полосе
переменности менялись часто, но всегда незаметно. Игорь видел одно
их состояние, потом — другое, и никогда — момент перехода. А тут он
мог наблюдать за тем, как поднимается буря: собирались тучи,
сверкали молнии, раскатывался гром, поднимался ветер, а за ним
начинали катить к берегу белоголовые волны. Игорь с ужасом думал о
том, что еще сто, пятьсот, тысячу лет назад на морских берегах жили
люди, которые видели эту изменчивость каждый день и смогли
привыкнуть к ней. Когда-то, в молодости, он принимал эту мысль как
должное, теперь же находил невозможной.
Вечерами он стоял на крыльце и
смотрел на низкие облака над горизонтом. Облака отражались в
глубокой воде, и казалось, что мир зажат в гигантские серые тиски.
Игорю становилось тяжелее дышать.
Он видел, как колышутся у полосы
прибоя длинные стебли травы, как поблескивают круглые яблочные бока
и серые рыбки тычутся в них своими беззубыми упругими ртами. Игорь
смотрел на торчащую над водой синюю штангу качелей с облупившейся
краской и думал: неужели он сам вкопал эти качели так, чтобы жена
могла видеть из окна, как играют девочки? Если это было правдой,
значит, правдой было и то, что они действительно жили до полосы
переменности, когда… Но он не мог вспомнить, что было с ним тогда,
он не помнил лиц жены и девочек, не помнил их имен. Он даже не
всегда вспоминал, что они были.
В день, когда все переменилось снова,
Игорь сидел на мокрых досках крыльца и вдыхал свежий соленый запах.
С утра стояло лето, и он разулся. Его ступни были бледны, как два
моллюска: чистые носки, удобные ботинки — роскошь, которую он еще
мог себе позволить, так что ни солнце, ни ветер давно не касались
его ног. Игорь подумал, что переменность для его ступней наступила
именно сегодня, когда он впервые снял обувь, чтобы пройтись босиком
по узкой полоске травы и ступить в море, которого прежде никогда не
видел.
Ступни были разочарованы. Море
оказалось обычной водой: мокрой, прохладной вначале и приятной,
когда привыкнешь. Оно не взбунтовалось, когда его волн коснулся
человек, не выпустило наружу чудовищ. Впрочем, изменения к скучному
были такой же частью переменности, как и все остальное.
И вот когда Игорь сидел на крыльце и
чувствовал, как осенний холодок подбирается к его влажным ступням,
случилась странная вещь — в доме зазвонил мобильник. У Игоря не
было телефона, никому в переменности он не требовался. Номера
менялись по нескольку раз в день, разрывались человеческие связи.
Игорь не знал никого, кому мог бы позвонить, да и дозвониться не
представлялось возможным.
Но телефон звонил. Игорь вошел в дом
и прислушался: звук шел из кухни, из крохотного чуланчика, в
который свалено, запихнуто, засунуто было всякое ненужное барахло.
Игорь открыл дверь, подхватил на лету затянутую паутиной швабру и
гладильную доску, клацнувшую тонкими железными ногами, и влез
внутрь, в скопление тряпья и коробок. Он думал, что человеку
надоест звонить, пока он копается, и ему не удастся отыскать
телефон, однако абонент на том конце провода был настойчив, словно
Игорь действительно был ему необходим.
