Все когда-нибудь умрут и с этим ничего не поделать. Но кто-то умирает в конце пути, кто-то в середине, чья-то жизнь может прерваться в начале. Я умерла, когда родилась.
Прошло десять лет с момента заключения. Как ни странно, но тогда мне не казалось это страшным. Здесь меня никто не крыл матом, не бил, кормили три раза в день. А ещё я надеялась, что органы разберутся во всём и меня отпустят. Пусть не сразу, но отпустят. Если бы я знала, как ошибалась тогда…
– Ярцева, на выход!
Ну, вот и всё. Наконец-то это закончилось. Неужели я скоро смогу дышать свежим воздухом, когда захочу, а не когда мне позволят. Больше никакого расписания.
На выходе получаю свои вещи, которые были конфискованы десять лет назад. Они всё ещё в пору мне. Хотя чему я удивляюсь, хоть нас и кормили регулярно, еда, как заметили мои сокамерницы, весьма пресная. На такой не поправишь бока. А вот для меня она казалась самой вкусной после детдома.
Меня сопровождают до ворот. Вместе со мной ведут мужчину. Одет дорого. На выходе он подмигивает мне. Выходим через старые обшарпанные, как моя жизнь, ворота. Мда, философия так и прёт из меня. Всё благодаря книгам, которые были списаны из библиотеки. Нас в тюрьме возили на ремонт. Библиотека государственная, денег не выделяют, а мы – бесплатная рабочая сила. Там я и познакомилась со многими литературными шедеврами. Они очень спасали меня всё это время. И сейчас, когда я стою за воротами тюрьмы, мне почему-то кажется, что это было не самое худшее время. От осознания своих мыслей к горлу поступает ком, горькие слёзы так и норовят выступить. Я делаю глубокий вдох, воздух морозный и такой свежий, аж вкусный. И кажется, что в ближайшее время мне именно им и предстоит питаться. Потому что денег нет совсем.
Рядом с воротами колонии останавливается тонированная иномарка черного цвета. Из неё выходит высокий мужчина и направляется к недавнему заключённому, с которым мы вышли из ворот. Звучит радостный смех, и затем следуют крепкие мужские объятия. Вот так. Кого-то ждут и радуются встрече, а я как всегда всё сама. Впрочем, не время раскисать.
Я абсолютно дезориентирована. Мне нужно время на адаптацию, которой, собственно и не было у меня до тюрьмы. Как только меня освободили из одного места заключения, так я называю детдом, в котором провела пятнадцать лет своей жизни, как я почти сразу попала в другое. Помню, когда был суд, тоже стояла зима. Может и не такая холодная, а впрочем, уже не важно.
Дорога в город занимает сорок минут. Ноги гудят больше от холода, чем от нагрузки. На улице день, но ветер порывистый и холодный. Хорошо, что снега почти нет, кое-где лежит отдельными островками. На ногах всё те же кроссовки, что и десять лет назад. Не спасают даже тёплые носки, которые покупала с первой зарплаты дворника. Джинсы кажутся тонкими, а короткая куртка с капюшон не могут полностью укрыть от резких порывов. Хорошо, что под курткой толстовка, а не одна футболка. Иначе, я могла бы просто не дойти.
Направляюсь к заправке. Там можно немного согреться и сходить в туалет. Когда я захожу, створки дверей сами разъезжаются передо мной в пригласительном жесте. Помещение не большое, но уютное. Направляюсь к двери с табличкой «туалет». В комнатке висит небольшое зеркало. Мои щёки горят от мороза, нос красный и глаза обветрены, что аж слезятся. Так, всё! Нечего любоваться собой. Делаю свои дела и затем мою руки. Господи, какое блаженство. Руки обволакивает тёплая вода, запах мыла, такой ароматный, проникает в нос. Да, как мало нужно человеку для счастья. Держу руки под горячей водой ещё полминуты, после вытираю и выхожу.
В помещении заправки есть несколько столиков, что-то типа маленькой закусочной. И сейчас раздаётся аромат еды, какой-то необычной и непривычной для меня. В животе начинает сосать. Сегодня мне не положен был паёк, так как я уже не являлась официально заключённой. Часы на стене показывают почти час дня, нужно что-то придумать. Направляюсь к стойке, за которой стоит темноволосая женщина. Она окидывает меня презрительным взглядом и слегка кривит лицо.
