У меня было ощущение, будто попала в
фильм ужасов. Не знаю, как бы я отреагировала, если бы в квартиру
просто позвонили или нормально, громко постучали в дверь, но вот
эти – на грани слышимости – постукивание и поскребывание вызывали
дрожь и заставляли волосы шевелиться на голове.
Ну хорошо. Фильм ужасов так фильм
ужасов. Что там обычно делают? Ага, непременно идут посмотреть.
Вдохнула-выдохнула, как пред прыжком в воду, и отправилась к
входной двери.
В глазок ничего не увидела. Еще раз
продышалась и отперла дверь.
На площадке, навалившись левым боком
на ограждение, подогнув ноги, сидел мужчина. Безвольно лежащие на
коленях руки и свесившаяся на грудь голова, скорее всего говорили о
том, что мужчина без сознания или близок к тому, но
желания срочно броситься помогать я в себе не обнаружила. Ага. Я
сейчас подойду к нему, а он… Что? Я не знала, что, но боялась
этого, казалось бы, безвредного мужика.
– Эй! – негромко окликнула. – Эй-эй!
– громче.
Никакой реакции не последовало.
Подойти так и не рискнула, однако дверь открыла шире, и…
Одно его колено было выставлено вперед дальше, и в него толкнулась,
открывающаяся дверь. И мужик начал заваливаться вперед, лицом
вниз.
Ну Ева, она такая Ева. Хоть убей!
Сердобольная, блин… Я быстро присела и поймала его голову к себе на
колени. И тогда увидела, отчего он в таком не совсем живом
состоянии. Вся спинка его длинной куртки была мелко изодрана. Ткань
торчала множеством рваных клочков и набухла кровью, и довольно
длинные, ниже плеч, волосы на его затылке тоже слиплись от
крови.
Я не медик, так что понимаю в общих
чертах только в своих болячках, и, тем более, совсем мало понимаю в
открытых ранах. Единственное, могу предположить, что если все эти
ранения не поверхностные, а проникающие, то мужик – не жилец.
Надо вызывать Скорую. Значит,
раненого нужно затащить внутрь квартиры. Это его голова уже в
прихожей, а тело на лестничной площадке за дверью.
Придержала его голову и осторожно
опустила на пол. А что? У меня пол чистый.
Из шкафа-купе, который занимал все
шесть метров стены прихожей, достала старую льняную простыню и
подумала, что, к счастью, не избавилась от старого постельного
белья. Этим льняным простыням сноса нет. Простыню сложила по длине
вдвое, кряхтя, пыхтя и бурча себе под нос, аккуратно, как смогла,
повернула тушу незваного гостя на бок, стараясь, чтобы он не
перевернулся на спину, подпихнула под него простыню и опять
перевернула на живот.
Села передохнуть и выговорилась с
отдышкой, усмиряя колотящееся от нагрузки сердце:
– Лучше быть мизантропом. Милосердие
– зло. Проявляешь милосердие, а потом жертвуешь своими планами и
спокойствием. Нужно было его на площадке оставить.
Бурча в том же духе дальше, я,
наконец, полностью втянула тело на простыне в прихожую и закрыла
дверь.
Ну, с Богом! Я взяла телефон,
набрала скорую и уселась тут же рядом с болезным на пол. Меня
потряхивало. Я не знала, как правильно вызывать скорую, себе
вызывала только один раз. Как это было, не помню. У меня тогда
давление зашкаливало.
– Я мужчину раненого подобрала. У
него вся спина в крови. Пульс есть, он без сознания.
Я так разволновалась, что не
особенно вслушивалась в то, о чем меня спрашивают, и почти не
понимала, что от меня хотят услышать.
– Возраст? Шестьдесят с хвостиком.
Как зовут? Евдокия Алексеевна… Не мое имя? Как зовут мужчину? Ну
откуда же я знаю? Он без сознания, а я его первый раз вижу. Полис?
Да нет у него полиса. Адрес?
Ну, наконец-то! Я сообщила адрес,
глядя на лежащего неподвижно мужчину, и тут… Я решила, что у меня
галлюцинация. Все его тело подернулось дымкой, которая становилась
все более и более непрозрачной, пока полностью не скрыла его. Я
сняла очки, потерла глаза: может, давление подскочило, и у меня
зрение отказывает.
