Был ничем не примечательный вечер.
Даже сейчас, осознавая, что случится дальше, прокрутив это сотни
раз в голове, я не вижу ни знаков, ни предупреждений — вообще
ничего. Я лежу в ванне на втором этаже моего коттеджа. К
мансардному окну прилипли сухие сосновые иголки. Пена шуршит,
щекочет лицо. Тишина усиливается, усиливается — пока не сливается в
один писк, как на кардиомониторе покойника. И мне хочется только
одного: никогда не вылезать из этой ванны…
— Ма-ам! — раздается за дверью голос
сына — зычный голос мужчины, и я снова вспоминаю, что моему малышу
уже двадцать. — Можно Стас поживет у нас?
— С какой стати? — устало спрашиваю
я.
— У нас целый огромный дом, вы даже
пересекаться не будете. И мне веселей.
Степа живет в этом коттедже не по
своей воле, я знаю. Моя вина в этом тоже есть.
— Хорошо… — бубню я и погружаюсь под
воду.
— Ура! — кричит сын из-за двери.
Вот это он услышал, а когда над ухом
попросишь помыть посуду, слово оглох.
Больше страдать не получается. Мысль
о том, что кто-то еще поселится в моем доме, заставляет вылезти из
ванны.
Смахиваю ладонью влагу с запотевшего
зеркала и в первые секунды себя не узнаю. Я всю жизнь красила
волосы в темный каштан — так нравилось Борису. Теперь же
перекрасилась в свой натуральный цвет — светло-пшеничный. Корни уже
отросли, а этого даже не видно.
Но дело не только в цвете волос.
Изменилось мое лицо. Морщины стали заметнее, как и мешки под
глазами. Я могла бы солгать себе про плохое освещение, если бы не
смотрелась в это же самое зеркало полгода назад. Неужели мне только
тридцать семь?.. Неужели это точно я?
Сейчас бы я и сама себя бросила.
Еще недавно я была шикарной молодой
женщиной. Ухаживала за своей кожей, занималась в тренажерном зале,
выпивала в день три литра воды. С самого утра наносила легкий
макияж, чтобы Борису было приятно на меня смотреть. А он,
оказалось, смотрел совсем в другую сторону...
Теперь мне все равно, как я выгляжу,
— в доме только мой сын.
И еще появится какой-то
подросток.
— Так, подожди. — Я вхожу в детскую
в белом махровом халате и с чалмой из полотенца. — Степа!
Он, как обычно, сидит за компьютером
с наушниками на полголовы.
— Степа-а! — повышаю голос.
— А? — изображает внимание сын, но
от экрана не отвлекается, кроваво мочит каких-то юнитов — и так с
самого утра.
— Кто такой Стас?
Степа стаскивает наушники.
— А что такое?
— Он уже раньше приходил к нам?
— Вроде да, — отвечает сын и снова
надевает наушники.
Стою, подперев плечом дверной косяк,
морщу лоб. Не помню… Я вообще не особо знаю Степиных друзей — разве
что школьных. Но сын уже два года как студент — взрослый,
самостоятельный. Его новые друзья редко бывали у нас в квартире.
Робко поздороваются из коридора — и сбегают. Кто такой этот Стас?..
Вообще без понятия.
— А что, ему жить негде?..
Степа!
Сын снова покорно снимает наушники.
Ставит игру на паузу, оборачивается ко мне на кресле.
— Он готовится к поступлению в
универ, а у него родители на грани развода, орут друг на друга
каждую ночь.
Мне кажется, или его голос на самом
деле чуть меняется, когда он говорит о разводе?
И все равно мне не нравится эта
идея.
Степа считывает это по моему
выражению лица.
— Ты разрешила, и я уже пообещал, —
хмуро говорит он. Нарушить обещание для него — восьмой смертный
грех, весь в папочку. — У нас огромный дом, папин кабинет пылью
покрывается. А Стас хороший человек, хороший друг. Давай ему
поможем. И мне не будет так скучно.
— Ну давай. — Я пожимаю плечами.
Больше внимания друзьям — меньше внимания мне.
Кстати, об этом. Спускаюсь на кухню,
наливаю в стакан виски на два пальца, бросаю несколько кубиков
льда. Бутылку прячу поглубже в бар. Сыну не нравится мой новый
способ расслабляться. Мне, в целом, тоже. Но что еще делать в такой
глуши? В таком одиночестве.
