Между ставнями на окне одного из невысоких каменных домов, стоявших на темной улочке, пробивался свет – неяркий, колеблющийся, но достаточный, чтобы обрисовать контуры прямоугольного окна с викторианскими колоннами по бокам.
Гораздо больше искусственного электрического освещения Грейс любила мягкость огня, зажигаемого ею при ежедневном пробуждении в три часа утра. Сидя на краю кровати в своей спальне, она любовалась пламенем фонаря, ожидая, пока оно выровняется.
От разминания затекших пальцев ног хрустнул паркет, и это заставило ее окончательно проснуться. Охваченная внезапной тревогой, она нагнулась открыть ящик ночного столика, но передумала и покачала головой. «Ты же знаешь, что он все еще там», – мысленно сказала она себе, взяла фонарь и встала у окна. Ветки скребли по стеклу, а позади них выделялся круг луны, висящей над высокой башней университета Глазго, которой Грейс несколько мгновений полюбовалась.
Затем, повесив фонарь на руку, как на крюк, она прошла в гостиную, с удовольствием чувствуя под ногами мягкий ковер, и понюхала воздух. Стены, за исключением одной, скрытой занавеской, были полностью заняты полками с книгами, наполнявшими комнату умиротворяющим запахом старой бумаги. Грейс обвела взглядом каждую полку, наслаждаясь молчаливым присутствием единственных друзей, которым дозволялось разделять с нею ее жизнь. Книжные полки висели даже на внутренней стороне входной двери, словно стражи ее дома.
Ступая осторожно, чтобы не разбудить соседей, Грейс включила одну за другой лампы в гостиной, погасила фонарь и, одетая в шелковую пижаму, скрывавшую ее формы, в шорохе ткани легла на ковер возле журнального столика, чтобы начать отжимания, которые заставляла себя совершать с профессорской строгостью. После нескольких месяцев занятий она стала застегивать поясной ремень на несколько дырочек туже. Это было важно для того, чтобы увеличить ее шансы успешно справляться с некоторыми требующими хорошей физической формы ситуациями, с которыми ей приходилось сталкиваться в ее работе.
Полчаса спустя она осмотрела себя в зеркале ванной комнаты. Выступившие красные пятна чрезмерно резко обрисовывали ее щеки и напоминали ей, что из-за ее круглой, сейчас влажной от пота физиономии некоторые грубоватые коллеги подшучивали над ней в недавние времена, когда она была толстухой. Сейчас, в тридцать два года, ее грудь сохраняла несколько избыточную пышность, а талия оставалась более женственной, чем модельной, как она иногда определяла в шутку. Кто-то мог сказать, что ей следовало бы сбросить еще два-три килограмма, тогда как другие нашли бы, что она по-настоящему красивая женщина. Лицо ее было миловидным, а губы, уголки которых растягивали и приподнимали ямочки, привлекали взгляды не меньше, чем орехового цвета глаза, словно ласкавшие собеседника. Что касается пухлых прежде рук, они как будто вытянулись и приобрели неброское изящество.
Грейс наклонила голову набок, и длинные каштановые волосы соскользнули ей на шею. Она только что заметила на животе жировую складку большего, чем она могла вообразить, размера. Пожав плечами, она с иронией подумала, что у нее весомые формы.
Она на цыпочках вернулась в спальню и открыла гардероб. Справа – несколько платьев, джинсов и блузок темных тонов. Слева, словно солдаты в строю по стойке смирно, на вешалках застыли пять практически одинаковых брючных костюмов.
