На него снизошло просветление. Он нежился в лучах благодати, не замечая ничего вокруг. А зря.
Благодать эта снизошла на него на улице, когда он переходил дорогу. Машины стоявшие на светофоре, чьи водители давно уже дожидались зеленого света, сначала немного погудели, но потом, увидев, что человек не шевелится и не реагирует, принялись медленно объезжать его.
Один из этих водителей, Владилен Поляков, спешил на важную для него встречу. Сегодня он должен был подписать контракт на поставку крупной партии французской косметики. Разозлившись на бестолкового пешехода, он сам не заметил, как на следующем светофоре свернул без разрешающего сигнала и, через мгновение, «поцеловался» с горбатым «Запорожцем».
Водителя «Запорожца» звали Миша Шаров. Он работал шлифовщиком и ехал с ночной смены домой. Авария, в результате которой бок его «запора» получил лишь легкую царапину, задержала его на целых полтора часа.
Жена Шарова, ждала мужа до последнего и, забыв на плите кастрюлю с кипящим борщом, умчалась на работу.
Когда Михаил вернулся домой он, первым делом включил свет в прихожей. Через секунду три подъезда хрушевской пятиэтажки, в которой жили Шаровы превратились в груду горящего мусора, похоронив под бетонными плитами более сорока человек.
Среди погибших был журналист, который только что закончил разоблачительную статью-расследование, посвященную деятельности недавно появившейся секты под названием «Космэтика».
Все здесь остро пропахло ужасом и безысходностью. Толстые грязно-зеленые стены, в которых были прорублены узкие высокие окна, посеревшая, с желтыми потеками, побелка сводчатого потолка, удручали новоиспеченного зека. Да и сами люди, неспешно проходящие мимо Михаила Львовича, недвусмысленно отмеченные печатью порока, излучали какую-то недобрую энергетику. Все это давило на психику, заставляло сжиматься в комок, отгораживаться от окружающего прочным панцирем.
– Грибоконь! В каптерку!
Михаил Львович поспешно вскочил и, опасливо косясь на незнакомых арестантов, пошел на негнущихся ногах.
– Ну, долго тебя еще ждать? – Одноглазый парень, сидящий в каптерке, криво усмехнулся, когда в щель просунулась голова Михаила Львовича. Тот засуетился, проскользнул внутрь и замер навытяжку перед массивным столом, за которым сидела настоящая человеческая глыба. Плоское лицо, узенькие щели глаз, на верхней губе несколько несбритых волосинок и белая бирка, на которой крупно и аляповато, но с претензией на красивость, было написано «Ли Г.Э. 9 отряд». «Завхоз» – сразу понял Михаил Львович.
– Не трусь, Грибоконь! Тут все свои. – Это сказал второй помощник завхоза, сухопарый, немного суетливый мужичонка. Пальцы его все время находились в движении, словно он перебирал невидимые четки.
– Я и не трушу. – Попытался улыбнуться Михаил Львович. Одноглазый пододвинул стул, и Грибоконь плотно сел на него, сплетя пальцы на коленях, готовясь к атаке по менталу.
– За что к нам? – Это были первые слова, которые Михаил Львович услышал от завхоза. Голос Ли оказался высоким и хриплым, будто завхоз с надрывом пел какие-то свои национальные песни.
– Незаконная врачебная практика. – Сказал зек название своей статьи.
– Аборты, что ль? – Уточнил суетливый.
– Ну, и это бывало… Я – экстрасенс…
– Ишь, ты! – Одноглазый почмокал губами, словно пробуя на вкус незнакомое слово, – Экстрасенс!
– А чего фамилия такая странная? – Суетливый зачем-то быстро сменил тему.
– Описка. – Объяснил Михаил Львович. – Мой прапрадед имел очень густые волосы. Его и прозвали Гривоконь. А когда его забирали на Турецкую, писарь написал Грибоконь… Так и пошло…
– На крытке погоняло было? – Словно соблюдая очередность вопрошающих, поинтересовался Ли.
