– Закрываемся! Закрываемся! – Прокричала уборщица, обернувшись к единственной оставшейся в зале пассажирке, которая, явно погрузившись в глубокий сон, никак не реагировала на требования покинуть зал ожидания. – Сколь раз говорить?! – Грозно окликнула спящую уборщица, дергая ее за рукав меховой куртки. – А-а-а! – Воскликнула она, тут же увидев рукоять ножа, торчавшего из груди пассажирки, ранее скрытую под запахнутой курткой. Обильное пятно крови ниже рукояти насквозь пропитало толстый белый свитер и проложило дорожку до самой резинки Плотно охватившей бедра. – Убили! Убили! – Закричала испуганная женщина и бросилась к двери, чтобы попросить кого-то срочно вызвать полицию.
Вспомнив, что они остались вдвоем с убитой в этом небольшом здании Ухабинской районной автостанции, она вытащила из кармана халата связку ключей и открыла кабинет диспетчера, где могла получить доступ к единственному на все здание телефону. Дрожащей рукой она схватила трубку, набирая другой нужный номер.
– Милиция?! Это с автостанции! У нас человека убили. Не знаю когда. Она давно тут сидит. Я? Уборщица. Зал мыть пришла. А она сидит! Точно убитая. Ножом ей в грудь саданули. Нож так и торчит. Выезжайте. Жду. Ничего не трогала. Только за рукав дернула. Да руки у меня в перчатках. Скоро будут?
– У нас из Ухабино последний автобус уходит в областной центр около пяти вечера. – Вскоре отвечала уборщица на вопросы прибывшего следователя. – Я всегда прихожу к четырем. Пока другие помещения убираю, как раз и залу ожидания очередь доходит. Те, кто приехал, и те, кто отъезжает, завсегда после пяти зал освобождают. А эта все сидела в углу. Думала, спит. А оно – вишь, как. Я пришла когда, она уже сидела. Я даже вокруг нее пол аккуратно протерла. Устала, думаю, пущай подремлет. Видать, ехала к нам издалека. Вона, какой у нее чемодан с колесиками. А вот сумочки нет. Женщина завсегда с сумочкой быть должна. Коли губы или глаза подправить да в зеркальце глянуть, в чемодан лезть? Не просто так тяжесть такую завсегда шевелить. А она хрупенькая. Должна была сумочка быть тута. Верно вам говорю. А когда она появилась тута, вы у диспетчера спросите. У нее окошко в зал смотрит. Она всех и примечает. Светлана Осипова. Она тут в трех шагах и живет. Пока вы тута свои дела вершить будете, я за ней сбегаю.
– Окажите такую услугу, гражданка Пименова. – Принял ее предложение мужчина в форменной одежде прокурорского работника.
– Я быстро, товарищ следователь! – Пименова, накинув пальто, вышла из зала.
– Заметила я ее. Как не заметить такую яркую. Шапка белая, куртка белая, брюки белые. Снегурочка, одним словом. Сначала она ближе к выходу сидела. Часто выходила. Видать, жала кого-то. Чемодан она оставляла у скамейки. А вот сумочку свою и, как мне показалось, фотоаппарат, постоянно на плече держала. Сумочка тоже белая. На широком ремешке. На хозяйственную сумку похожая. Одно и украшение – замок золотого цвета. А фотоаппарат большой такой, в черном футляре. Больше ничего у нее и не было. Появилась она на станции после двухчасового автобуса из города. Часа в три к ней подошел какой-то мужчина. Роста не очень высокого, но коренастый такой. В дубленке рыжей. Шапка вязаная, черная, надвинутая до бровей. Джинсы черные, словно из вельвета сшитые. Шарф серый, вязаный из-под дубленки так высунулся, что подбородок ему прикрывал. От того только глаза мне его и запомнились. Едкие такие глаза. С прищуром. Карие. А над ними бровищи торчат, словно усы. Отчего мне в память засел? Да от того, что сразу видно стало: не его ждала горемычная. Спор у них поначалу видать затеялся. Я уж собралась в зал выйти, чтобы узнать, какие там дела у них, когда вижу, успокоились они и мирно прошли в свободный угол и там уселись рядышком. Потом я отвлеклась делами. А когда работу кончала, видела, что она по-прежнему сидела в уголке. Головку так на грудь склонила, словно уснула глубоко. Чемодан стоял рядом. А вот про сумку и фотоаппарат не помню. Были они у нее, или нет.
