Он очнулся внезапно, вдруг, за мгновение до пробуждения узрев извечный кошмар бортмехаников – течь гатрамонной камеры.
Фу, опомнись. О течи камеры на корабле не успеют узнать ни бортмеханик, ни командор, спи, не спи, одно. Вспыхнет синим пламенем на всю округу, миллиардов на сто кубических километров, только и всего. Маленькая сверхновая. Тем более, что он не на «Королёве», не в Пространстве. На Земле он. Точнее, под землёю. И не в каюте, а в посольских покоях. Ничего удивительного, где ж ему и быть, он теперь не бортмеханик межзвёздника, а чрезвычайный и полномочный посол Крепости Кор в Навь-Городе. Самое обыкновенное дело – из бортмехаников в рыцари, а потом и в послы. Любой бортмеханик может научиться управлять государством – в свободное от вахты время. Сколько часов он провёл за «Революцией», транжиря драгоценное время цифрового вычислительного агрегата. Ничего, агрегату полезно думать. Вот Изя Мейер и написал забавную модель человеческих отношений, лучшую игру межзвёздника «Королёв».
Но довольно воспоминаний. Почему он проснулся? Так запросто послы, рыцари и уж тем более бортмеханики не просыпаются. Вина он не пил, пива тоже, хотя навьгородское пиво знатное, трудно, начав, остановиться. Он и не начинает. Иначе не сон будет, а сплошная беготня – в закуток хухриков и обратно.
Люма светила едва-едва, как раз чтобы поймать чёрную кошку в тёмной комнате. Но кошки не было.
Вместо неё в локте от ложа висела огненная медузка.
Однако! Гостья глубин. Звали мы вас, скучали мы без вас?
Фомин нащупал кинжал. Серебряный. Представительский. Подарок леди Ди, супруги паладина Ортенборга. Для битвы с привидениями. Но медузка, пожалуй, похлеще, нежели любой призрак. В ней энергии хватит сжечь храм Артемиды Эфесской, а уж его, Фомина, и подавно. Славы в сжигании посла, правда, никакой, но ей, медузке, слава не нужна.
Огненная клякса медленно двинулся в сторону Фомина.
Вот так и горят на службе люди. Только не хочется гореть. Совершенно не хочется.
Он застыл. Даже дышать перестал. Памятник самому себе. Отчего-то памятники всё больше стоят, в крайнем случае сидят. На кресле, лошади, драконе. А вот памятника в постели он не припомнит. Никто не поставит памятника рыцарю, бесславно погибшему в постели.
Медузка подплыла прямо к лицу. Сабелькой её, сабелькой. Или хотя бы кинжалом.
Но он не двигался. Тут не смелость нужна.
А что?
Знать бы. Хорошо магам, заклинания творят. Тип, топ, медузка, стоп.
Он скатился в сторону – тело оказалось умней головы.
Перина вспыхнула, но жара он не почувствовал. Холодное пламя. И жадное. Постель превратилась в пепел. Но само ложе не загорелось. Очень локальный пожар.
Фомин приготовился. Если медузка поплывёт к нему, то будь, что будет, а он её ударит. Пусть знает.
Но огонек, спалив постель, полётел к противоположной от Фомина стене. Лети, лети.
Но – не пускает стена. Серебряная оплётка, всё-таки посольство. В одно место сунулась медузка, в другое. Наконец, нашла щель. Дефект в охране, нужно приметить.
Огонёк погружался в стену медленно, с трудом. Сухой треск, тихий, но отчетливый, прошелестел по покою. Верно, появлялась медузка с подобным же треском, вот он и проснулся.
Мог бы и не проснуться. Тогда пепла было бы больше. А послом меньше.
Медузка, наконец, скрылась, только её и видели – оба глаза.
Он медленно поднялся на ноги. Странно, но держат.
Хороша была перинка. Нежная. Невесомая, не рыцарю – принцессе впору. И вот вместо неё – не пепел даже, а пыль. Сажа.
Дела…
Он походил по покою, адреналин требовал движения. Самое время схватиться с каким-нибудь чудовищем средних размеров. Какая отвага пропадает!
Это он так, для самоутверждения. Сейчас, поди, даже с крысюком не справится, не попадет просто саблею, скорее, себе ногу оттяпает.
