Руслан
Лениво открываю один глаз, раздраженно морщусь. С трудом, но распахиваю оба. В окно спальни нещадно долбится солнце, прогоняя прочь спасительный сон. Октябрь на дворе, должно быть пасмурно и серо, а сегодня, как назло, ясно, небо голубое, как на открытке. Бесит.
Сделав над собой усилие, я отрываю голову от подушки и встаю, чтобы задернуть шторы и снова завалиться спать, но от жесткого сушняка меня начинает мутить. Как назло, в комнате ничего, кроме полупустой банки выдохшегося еще два дня назад пива, нет. Неужели придется тащиться вниз? Вот они — прелести жизни в доме элитного строителя, коим является мой отец. Он несколько лет назад отгрохал такой хаус, что путь из комнаты в кухню в моем постбухом состоянии заранее кажется мне бесконечным.
Оглядываю спальню в поисках боксеров, но в итоге нахожу только спортивные треники, которые натягиваю прямо на утренний стояк. Вчера я конкретно перебрал с текилой — башка трещит так, что каждый шаг по лестнице отдается болезненным спазмом в затылке. На кухне лезу в холодильник за бутылкой воды и махом вливаю в себя пол-литра отборной минералки за четыреста рублей. Отец только элитное пойло из горных источников дома держит, но сейчас даже этот его показной снобизм меня не колышет — похмелье такое жесточайшее, что мне бы и вода из-под крана зашла. Нефильтрованная.
Облокотившись на кухонный остров, я прикладываю ледяную бутылку ко лбу и едва не стону от наслаждения. Охренительно хорошо. И как я только повелся на Санины уговоры выпить еще по одной? Я так не напивался… с загулов после смерти мамы, наверное. А то время осталось у меня навсегда затуманенным в памяти алкогольными парами и кумаром травки. И стоит вспомнить о прошлом, в груди болезненно ноет. Скоро год, как мамы нет, а легче никак не становится — хоть на стенку лезь от тоски.
Внезапно тишину дома нарушает урчащий звук мотора папиного «Гелика». Я бросаю взгляд в окно вовремя, чтобы оценить, как вальяжно этот мощный бронированный конь въезжает во двор. Электронные часы на микроволновке показывают десять утра, и, если мне не изменяет память, сегодня понедельник. Так какого хрена мой трудоголик-отец забыл дома?
Пока я тяжко соображаю, стоит ли мне подняться к себе в комнату, чтобы избежать с ним стычки, батя резво выпрыгивает из «Гелика». Но вместо того, чтобы сразу пойти к дому, обходит тачку вокруг и берется за ручку с пассажирской стороны. Какое-то поганое предчувствие заставляет меня застыть на месте. Сквозь тонированное лобовое стекло я вижу неясное движение в салоне — он кого-то привез к нам в дом? Ага. И этот кто-то явно не обладатель яиц и члена, судя по тому, как пыжится отец.
Мне бы свалить греха подальше, но я с маниакальным упорством продолжаю смотреть. Перед глазами проносятся картины из прошлого: на них отец и мама — и счастливы, и ссорятся, но вместе… а сейчас что? Вот этим мне терпеть любоваться? Сука. По спине липкой волной проносится холод, желудок сводит, а к горлу подступает тошнота. Не пойму даже, это последствия ночного загула или блевать мне хочется от перспективы встретиться лицом к лицу с телкой, которую трахает отец.
Я не дурак. Отец у меня не ангел и не евнух. Ходить налево он начал еще до того, как мама умерла, но тайно. На людях оставался примерным мужем при смертельно больной жене. Но, видимо, все? Траур окончен? Я с омерзением наблюдаю, как отец галантно протягивает руку, как в широкую ладонь ложится другая рука — с длинными пальцами и хрупким запястьем, а затем мелькает силуэт, упакованный от октябрьской непогоды в стильное бежевое пальто.
В этот самый момент из кармана спортивных штанов раздается громкая трель мобильника. По неокрепшей хмельной психике звук режет так, что я даже жмурюсь от раздражения, смещая фокус с происходящего шоу за окном. Достаю трубку, чтобы тупо вырубить, но на экране имя моего лучшего друга Арсения Громова. Этот просто так звонить не будет — сам вчера бухал, хоть, конечно, и не в таких объемах, как мы с Быковым.
