Едва небо на востоке окрасилось в пурпурный цвет, обширная равнина на Фракийском побережье пришла в движение – огромная армия персов начала готовиться к смотру. Везде запылали костры, и полусонные кашевары, самые негодные из воинов, большие лентяи и лежебоки, подгоняемые пинками своих командиров, начали готовить завтрак. Сменились пешие дозоры, и в лагерь начали возвращаться конные разъезды. А под стенами крепости гетов[1], которую еще вчера пришлось брать с боя, на обширном поле для конных ристалищ, суетился темник-байварапатиш Фарнабаз – сгонял десять тысяч воинов в единую, плотно сбитую массу.
Армия персов не знала строя, поэтому Фарнабазу и тысяцким-хазарапатишам пришлось здорово потрудиться, чтобы начать воплощение плана своего повелителя, царя царей Дараявауша, которого надменные эллины называли Дарием[2]. Царь Персии хотел сосчитать свое несметное войско, перед тем как обрушиться на земли заморских саев[3]. Воины многих покоренных народов и племен шли за ним, но сколько их, не знал даже главный советник царя Ксифодр, изрядно поднаторевший в подсчетах огромной ежегодной дани, которую присылали в новую столицу Парсастахру[4] правители провинций – сатрапы.
Наконец десять тысяч воинов образовали почти правильный квадрат, который тут же очертили острием копья, а затем, когда равнина опустела, вступили в дело плотники. Довольно сноровисто они соорудили по очерченному контуру прочную изгородь с широкими воротами – наподобие загона для скота, и поторопились за своей порцией просяной каши, потому что в этом деле нельзя было зевать; кто не успел, тот опоздал, а на лишнюю порцию было много охочих.
Когда бог Мифра показал над морем краешек своего сияющего лика, к смотру все было готово. Военачальники персов неотрывно следили за стенами крепости, чтобы не пропустить момент появления своего повелителя. Но вот над мрачными камнями блеснул золотым шитьем квадратный царский штандарт – золотой орел на красном поле, и сам Дарий приветственно взмахнул рукой, после чего огромная равнина взорвалась единым воплем из многих тысяч луженых глоток.
Начался смотр. Воинов сгоняли в загородку словно баранов, и после того, как царский писец делал запись на глиняной дощечке, их место занимали другие. Каждые десять тысяч получали своего командира – темника-байварапатиша, который тут же, в некотором отдалении, назначал тысяцких, а те, в свою очередь, разбивали тысячи-хазарабы на сотни – сатабы во главе с сотниками-сатапатишами. Дальнейшее деление должно было происходить в процессе движения – чтобы не мешать остальным: сотни делились на отделения-датабы (десятки) и получали своих начальников-датапатишей, у которых были заместители пасчадатапатиши; командиры отделений старались набрать в свой десяток побольше бывалых ветеранов, из-за чего нередко случались стычки с другими датапатишами… Короче говоря, в любой армии мира и в любые времена происходили и происходят подобные процессы, и огромное войско Дария не было исключением.
Царь завтракал. Он сидел за невысоким столиком на площадке для стрелков с лука, откуда хорошо были видны все манипуляции его военачальников. Слева и справа от него неподвижно застыли «бессмертные» – царская гвардия, его личные телохранители. Места на стенах было немного, поэтому царя охраняла всего одна сотня, хотя «бессмертных» насчитывалось десять тысяч, из них тысяча телохранителей, всегда находившихся рядом с Дарием, и все они шли в поход вместе с царем. Конечно, такая охрана ему не нужна была в данный момент. Но его высокий статус не позволял обойтись лишь прислугой, двумя приближенными – военачальником Мегабазом и Гобрием – и афинянином Мильтиадом
