3 года назад
Омск
31 декабря
Ксения
Я находилась в маленькой комнате, где
единственным украшением была захудалая желтая елка с несколькими
пластмассовыми шарами, купленными на распродаже на китайском
оптовом рынке. Напротив ее, загораживая потертые обои, стояла
стенка, купленная еще в восьмидесятых годах, покосившаяся, обитая
со всех сторон фанерой, и провисшими дверцами. На полках кроме книг
и посуды больше ничего не было. Диван, на котором я сидела, удивлял
тем, что рисунок еще не стерся за столько лет, хоть мама чистила
его чуть ли не каждую неделю.
Мы жили тяжело и бедно. Отец погиб,
когда я была еще совсем крошкой. Он работал дальнобойщиком.
Разбился, когда доставлял груз: заснул и съехал в кювет.
Матери было сложно одной растить дочь
в чужом городе, куда они с отцом переехали сразу же после свадьбы,
узнав, что ждут пополнения в семье. Хорошо, что квартира находилась
в собственности отца и перешла ей. Но коммунальные расходы, траты
на себя и меня, душили ее. Без должного образования она могла
устроиться только на должность с небольшой оплатой, например,
уборщицей, кем постоянно и работала.
Нет, никогда ее не порицала, ничего
не требовала, только помогала. Приходя после школы, бегала с ней по
организациям, махая тряпкой или шваброй. Естественно, одевалась я
плохо, за что «добрые» дети меня всегда высмеивали, и унижали
прилюдно. Особенно переломным для меня был момент, когда
сердобольные соседки таскали маме вещи, а их любимые детишки
обсуждали это в школе, тыкая в меня пальцем, рассказывая, почему
они отказались носить эти надоевшие им тряпки.
Я терпела до поры до времени, а потом
стала отвечать, понимая, что по-другому никак. Спустя время, когда
разговоры не помогали, начала драться. В основном дергала за
волосы, а когда и по лицу била, за что постоянно получала от
матери, вечно причитающей и оправдывающейся перед всеми, какой
непутевой я расту, не понимая, почему на их благородство отвечаю
так по-свински.
В ответ молчала, уже давно для себя
решив, что пусть она так и думает. После последнего случая, когда
разбила губу девочке, посмевшей обозвать мою мать зажравшейся,
тупой попрошайкой, перестала надевать отданные вещи. Мать
попыталась меня уговорить поменять решение, но потом поняла, что
это бесполезно, и перестала брать подаяние, за что я была ей очень
благодарна. Лучше уж ходить в неприглядном старье, чем в красивом
платье, но с плеча соседской девочки, с которой посещала один
класс.
Училась я средне. Не сказать, что
была полная троечница, но и в отличницы не выбивалась. Да и не
хотелось, чтобы не привлекать лишнего внимания. И так была
постоянной мишенью для насмешек и издевательств.
Глядя на себя в зеркало, я видела
симпатичную темноволосую девушку с нежными чертами лица,
выразительными голубыми глазами в обрамлении пышных ресниц и
аппетитной фигуркой. Но благодаря невзрачной одежде и вечному
затворничеству, на меня никто не обращал внимания, даже мальчики в
старших классах. Хоть я и была на лицо лучше наших принцесс, но все
равно считалась болотной лягушкой. Со мной не общались
одноклассники. Они кривились и смеялись, стоило мне только зайти в
класс. Было до слез обидно, но потом научилась не реагировать на
такое отношение и пропускать их издевки мимо ушей.
Естественно, молодого человека, у
меня не было, и я никуда не ходила гулять. Может, кому-то из
мальчиков я и нравилась, но никто из них не осмелился бы пойти
против всех.
Танцы, кружки, дни рождения,
посещения мероприятий классом проходили мимо меня. У нас никогда ни
на что из этого не было денег, и поэтому меня никогда никуда не
звали. На мои просьбы, мольбы, хоть раз сходить со всеми, мать
лупила ремнем, желая выбить мою жадность и зависть. После
нескольких таких поучительных наказаний меня будто отрезало, и я
поняла, что лучше молчать, или заставляла себя поверить в то, что
мне ничего не нужно. Через несколько лет перестала выть в подушку
от такой несправедливости, смирилась, решив, что это не для
меня.
