Ничего нет лучше хорошей истории.
Так считала Ирвелин Баулин, пианистка и затворница, она же молодой
графф, что связывает ее отнюдь не с титулом. Граффами себя называет
целый народ: гордый, упрямый и немножечко необычный. Впрочем, в
хороших историях следует соблюдать порядок. Не будем же его
нарушать.
Началась наша история там, где и
несколько эпох тому назад началась история самой Граффеории.
Робеспьеровская была улицей как
будто бесконечной. Длинная и закоулистая, она как экватор делила
столицу королевства на взбудораженный юг и степенный север. Не
проходило и дня, чтобы какой-нибудь иностранец не заблудился бы меж
камня и огней Робеспьеровской, а какой-нибудь графф не спас
бедолагу, проводив его под руку к улице Доблести — улице, выходящей
прямиком к изумрудному сиянию королевских садов. Бывало даже,
левитанты снимали иностранцев и с верхушки фонарных столбов, когда
те совсем отчаялись найти выход из каменного лабиринта.
Пусть слава у Робеспьеровской была
не самой доброй, зато граффы частенько поговаривали, что на этой
улице стояли самые причудливые дома во всем королевстве.
Дом под номером 15/2 несколько
выделялся на фоне своих соседей. Этот алый дом, охваченный с обеих
сторон серым камнем, радовал глаз каждого блуждающего по
Робеспьеровской: кирпич красиво гармонировал с тонкими оконными
ставнями, и почти с каждого балкона выглядывали клумбы, подставляя
солнцу свои благоухающие жасмины.
В первых числах сентября к дому под
номером 15/2 прибыл новый житель. Стоял теплый день, листва
только-только начала менять свой окрас, а высушенная земля еще не
успела насытиться влагой. Ирвелин Баулин вышла из дряхлого
грузовичка на вымощенную булыжником улицу и осмотрелась вокруг.
Робеспьеровская уходила вдаль узкой дорожкой, словно заковыристая
тропа в дремучем лесу, где вместо деревьев вокруг — каменные
дома.
— Куда нести чемоданы? — надменным
тоном спросил водитель грузовика.
— В ту дверь, на второй этаж, —
бросила Ирвелин, даже не взглянув на водителя. Ей было не до того,
ведь на нее скопом нахлынули воспоминания. В этом месте она провела
свое детство. Многое вокруг изменилось, а аромат жасмина здешний
воздух так и не покинул.
Госпожа Ирвелин Баулин — со
странностями, как это принято говорить о человеке, который избегает
общения. У нее прямая осанка, как у признанной балерины, и короткая
стрижка, как у соседского мальчугана. Прохожие, которым повезло с
ней пересечься, в первую очередь замечали ее глаза — они у Ирвелин
были большие, круглые и будто бы всегда немного удивленные.
Водитель грузовика что-то недовольно
буркнул и направился к двери, но открыть ее он не успел — дверь
распахнулась перед ним, и из нее вприпрыжку вышел взлохмаченный
графф.
— Доброго вам дня, — поприветствовал
он водителя и сделал шаг назад, придерживая дверь. На глаза ему
попались тяжелые чемоданы. — Вы к нам заезжаете?
— Не я, — сказал тот. — Она. Из-за
границы приехала, — и кинул косой взгляд в сторону Ирвелин, которая
продолжала стоять на том же месте и безмятежно созерцать небо. Ее
вельветовая юбка клеш развевалась на ветру; из-под юбки выглядывали
тонкие щиколотки и длинные зашнурованные ботинки. Скромный образ
дополнял свисающий рюкзак, карманы которого были нелепо
распахнуты.
Графф кивнул.
«Существо весьма неприметное, чуть
неряшливое, но в целом — милое», — подумал он и спустя мгновение
уже стоял рядом с Ирвелин.
— Приветствую вас в нашем зверинце!
Госпожа?..
Услышав радостный голос, Ирвелин
обернулась. Несколько долгих секунд она вглядывалась в вытянутое
лицо граффа, а после, часто заморгав, ответила:
— Ирвелин Баулин.
— Госпожа Ирвелин Баулин! — слишком
уж торжественно закончил он.
