Слишком высокая
плата
День выдался жарким и душным. Весь город стоял под лучами
палящего солнца какой-то понурый и тусклый, словно жестокое светило
выжгло все краски, эмоции и даже обычное желание шевелиться,
дышать, жить. Теперь же, когда огненный диск начал спускаться за
горизонт, улицы оживали, еще такая неблизкая ночь обещала желанную
прохладу. Впрочем, недолгую и эфемерную.
Шагающая по улице девушка счастливо улыбалась. Виктана почти не
замечала всех этих неприятных, изматывающих тело деталей. Ей снова
хотелось танцевать, словно предыдущие два часа не провела на
занятии в танцклассе, подбадривая учениц, которые двигались как
сонные мухи, то и дело утирая стекающие по лбу капельки пота и
жалуясь на духоту. Для преподавательницы же это было потребностью
души. Жизнь была если не идеальна, то восхитительна.
Подкидыш, выросшая в детском доме, девушка не растеряла веры в
людей, умения радоваться каждому дню и искренне улыбаться. Зато
научилась не сдаваться, никогда. Она с нечеловеческим упорством
продолжала двигаться к намеченной цели, как бы тяжело порой ни
было. А упорство и труд обязаны достойно вознаграждаться. В это она
тоже верила и, как оказалось, не зря.
Она смогла, она справилась, взобралась к доступным вершинам –
сровняться с благороднорожденными обычная девчонка-сиротка не
смогла бы никогда. Впрочем, она и не питала ложных иллюзий, поэтому
и не испытывала разочарования.
Танцовщица проворно отскочила с пути толкающего тележку с
фруктами торговца и лишь улыбнулась. Мужчина, ожидавший проклятий в
свой адрес, проводил легко шагающую девушку удивленным взглядом и
невольно усмехнулся – такой счастливой женщина может быть либо
накануне свадьбы с любимым, либо если спешит на свидание все с тем
же избранником сердца. В отношении Виктаны верны были оба
утверждения.
В сиротском приюте ее научили многому, но самое большее
удовольствие ей приносил танец. Она могла часами кружиться под
звуки медленной, томной музыки, которая рождалась под пальцами
пожилой классной дамы. Так что и на работу устраивалась сначала
помощницей хореографа, затем смогла открыть собственный
танцкласс.
А потом нежданно-негаданно пришла любовь. Она началась с его
случайного взгляда на улице и ее робкой ответной улыбки. И вот уже
через неделю свадьба. Если родители и были сначала недовольны
избранницей сына, то предпочли это не демонстрировать. Теперь же ее
рады видеть в своем доме всегда. Впрочем, Виктана предпочитала
ходить в гости в компании жениха. Ей до сих пор казалось, что она
смотрится бледно в этом шикарном доме – не сравнить с ее небольшой
квартиркой.
Сейчас Фелон ждал ее в кафе, расположенном всего в паре
кварталов от улицы, где находилась школа танцев. В этот день
седьмицы они всегда встречались там, пили кофе, а потом жених
провожал ее домой, куда тоже было недалеко.
Резная дверь из мореного дуба легко открылась перед
посетительницей, и Виктана с головой окунулась в атмосферу этого
уютного, романтичного места. Ее тут же окутали запахи кофе и
специй: мягкой ванили, чуть терпковатой корицы, бодрящего имбиря…
Их было так много, что выделить отдельные нотки во всем этом
разнообразии не представлялось возможным.
Маленький колокольчик над дверью звякнул, когда она вошла в зал.
Девушка тут же увидела Его. Виктана радостно улыбнулась своему
возлюбленному и поспешила к дальнему столику, на котором уже стояли
две исходящих ароматным паром чашечки и тарелочка с крошечными
пирожными, которые девушка так любила.
Фелон поднялся со стула, приветствуя невесту улыбкой, и она
вновь, как при самой первой встрече, залюбовалась этим мужчиной.
Высокий, тонкокостный и кажущийся хрупким блондин с грацией танцора
каждый раз вызывал восхищение. Ей нравилось наблюдать за его
жестами, за тем, как нервно вздрагивают тонкие пальцы, когда он
излишне жестикулирует, рассказывая ей о каком-то событии. Нравилось
слушать его голос, чуточку режущий слух легкой картавинкой. Виктана
иногда жалела, что не умеет рисовать. Она бы изобразила его вот
таким, как сейчас: улыбающимся, с веткой ее любимых дымчато-серых
ирисов в руке. Как всегда безупречным – крахмальный воротничок
рубашки был настолько бел, что почти светился в легком, прозрачном
сумраке кафе, а стрелки на отутюженных летних брюках, казалось,
могли порезать при неосторожном прикосновении.
