- В твоем мире, твою мать, как в
игрушечном зоопарке! – выпаливает Женя, ударяя по рулю моей
красненькой машинки и измеряет меня гневным взглядом. – вроде годы
бегут, а в твоей голове не прибавляется ни-фи-га. Как так,
Ксюш?
Наблюдаю, как по лобовому
скатываются крупные капли.
Зря он приехал. Я не нуждаюсь в его
помощи!
Он не имеет на это право! Ни на
единый упрек и осуждение, черт возьми, не имеет грёбанного
права!
Опустив ладонь осторожно потираю
подвернутую лодыжку и с тоской провожаю уезжающий трамвай.
Лучше бы я бросила машину здесь и
уехала на общественном транспорте, но Золотарёвские псы, строго
следят за моими передвижениями.
Жене депутата нельзя разъезжать на
трамвае. Плевать, что бывшей… Плевать, что в статусе семьи мы
состояли всего год, да и брак наш был сплошной фикцией.
Для всех…Но к сожалению не для
меня.
Жена депутата…
Могла ли я подумать, что однажды
вновь он вспомнит обо мне? Нет… Не могла, но очень об этом
мечтала.
Женя нагибается к бардачку и
коснувшись рукой моего колена в тонком капроне, дергает на себя
маленький ящик.
Зря он это… Из бардачка вываливаются
документы на мебель, с прошлого офиса, различные чеки, накладные и
большая пачка влажных салфеток.
Подозреваю, что именно ее он
искал.
- Ну охренеть ведь, а! – гневно
цедит, подбородком указывая мне на обрушившийся на коврик
бардак.
Я все знаю сама.
Без его упреков.
Я непунктуальная, некоммуникабельная
бардачница, лишенная коммерческой жилки. Полная противоположность
своему бывшему мужу.
Мужу… Господи!
У Жени все это время была своя
жизнь, у меня же после нашей дурацкой сделки ее не было, потому,
что я предпочла существовать.
- Прекрати…- прошу устало и
сглатываю тошноту.
Мне так-то очень больно.
Мне бы к травматологу, а не
выслушивать вот это все.
Золотарев тянется к коврику, пытаясь
поднять упавшую пачку.
Я не тороплюсь ему помогать. Мне
нравится, что он сейчас у моих ног.
В конце-то концов он у меня в
должниках…
От его касаний в груди гулко
колотится сердце.
Женя возвращается на место и вытянув
салфетку вытирает запачканные пальцы, осуждающе осматривая мой
внешний вид.
Я знаю, что на мне непозволительно
короткое платье и слишком яркая помада, но я больше не желаю
обсуждать свой гардероб с его верной овчаркой Региной.
Хватило мне ее нареканий по поводу
того, что я ношу непростительно несерьезные вещи.
Да пошла она вместе со своим
шефом!
Моя ладонь вновь на лодыжке, но я не
берусь сообщать своему мучителю, что боль в моей ноге-адская.
- Какого хрена на ночь глядя куда-то
собралась да еще в таком виде? – грубо отчитывает, швыряя салфетку
на панель.
Он не свинья, нет… Наш депутат умеет
держать себя в руках и его порыв говорит лишь о том, что мне
удалось вывести его на эмоции.
Восемнадцатилетняя, влюбленная
девчонка во мне ликует и хлопает от радости в ладоши. Двадцати
шести летняя черствая женщина-молчит. Ей по фиг.
Мы молча смотрим друг на друга.
Каждый со своей эмоцией. В его глазах сплошная злость. В моих –
целый коктейль. Я не могу испытывать к этому человеку что-то
одно…
Я злюсь на него, ненавижу, презираю
и…возможно…где-то глубоко-глубоко в сердце все еще люблю.
- Не твое дело – шмыгаю
обиженно.
Господи! Ну ведь хотела казаться
взрослой, самостоятельной женщиной, а опять лью слезы, как
влюбленная студентка. К слову, Золотарёв уже давно составил обо мне
мнение. И к сожалению оно полностью совпадает с моими мыслями. Я
для него все та же невзрачная студентка филфака, которая живет в
общаге, зубрит под одеялом конспекты и раздражает его своим
видом.
А все его слова- сплошной
спектакль!
- Пореви, блядь давай…Столько ведь
плохих людей вокруг и все тебя обижают… - Хмыкает, хватаясь за руль
и смотрит в лобовое.
