История эта началась чуть больше года назад, в день, когда я
опаздывала на день рождения к моей начальнице Ирине Николаевне. У
нас сложились очень теплые отношения, и мне было безбожно стыдно за
свое опоздание. Я не покривлю душой, если назову ее своей крестной
феей. Я забежала в фойе ресторана, открыв двери силой мысли, так
как в одной руке у меня был пышный букет любимому руководителю, в
другой – пакет с красными лодочками. Бежала-то я в кроссовках.
Ирина Николаевна была немного как Женя Лукашин с друзьями: каждый
год праздновала свой день рождения в одном и том же ресторане и
исключительно в кругу коллег: она была владелицей компании,
оказывающей бухгалтерские услуги. Коллектив сплошь женский,
несколько сотрудниц – ее давние подруги. Изнутри это все напоминало
террариум, а Ирина Николаевна – смотрителя зоопарка и одновременно
Королеву-Мать. В коллективе не заканчивались сплетни, множились
интриги, пересуды не смолкали ни под гнетом рабочих задач, ни во
время обеда: пока одна жует, другая разносит информацию. Потом
собеседницы меняются ролями. Я за 2 года работы сблизилась только
лишь с самой Ириной Николаевной и за глаза называла Государыня. Но
только лишь про себя. Обладала Ирина Николаевна царской
неспешностью, принимала волевые решения, легко подавляла бунты и
имела непоколебимый авторитет. Редкий вид руководителя строгого, но
справедливого. Ее покровительство мне было очевидно и неоднократно
подвергалось самого разного вида комментариям коллег, единственный
приятный из которых – материнская любовь. Своих детей у шефини не
было, хотя и был муж, невероятно в нее влюбленный на протяжении
тридцати четырех лет. Он и организовывал ежегодно ей этот вечер,
появляясь лишь в самом начале. Дабы проконтролировать, все ли для
его Ириши подготовлено.
Тем ноябрьским вечером я суетливо стягивала с себя пальто возле
гардероба ресторана, когда вошла небольшая группа мужчин. Дресс-код
гостей этого вечера был обозначен Ириной Николаевной как total
black, сама же она должна была быть в красном. Я слегка комично
выглядела в черном шелковом комбинезоне с длинными рукавами, черном
кашемировом пальто и зеленых кроссовках, но так добираться было
намного удобнее, да и исправить я свой внешний вид надеялась в
самое ближайшее время, сменив обувь. Но неловкость из-за спешки
сделала первый шаг – в моих руках тонкие каблуки лодочек разорвали
бумажный пакет и туфли грохнулись на пол: одна упала к моим ногам,
другая отскочила и доехала на своём лакированном боку аккурат до
ног мужской компании, стоявшей чуть поодаль. Мной было принято
волевое решение перестать суетиться. Я держала в руках одну
туфельку и намеривалась поднять другую, балованную, но мужчина,
стоявший ко мне полубоком в кругу своих собеседников, нагнулся
раньше. Держа в руках свой трофей, под негромкие усмешки рядом
стоявших, обернулся со словами:
- Золушка опаздывает на бал?
И потом, возвращаясь мыслями в этот момент, я придумывала
десятки остроумных ответов. Но вот реальная жизнь не становится на
паузу для размышлений. Все происходит в этот самый момент. В
который я поднимаю голову и нелепо застываю с немым апломбом.
Моргаю. Мы знакомы и знакомство не сказать, чтобы было
приятным.
- Саша… - тяну я.
Но при рассказе своей истории я ведь могу себе позволить такую
вольность, как отступление от действия? Предо мной стоял стильно
одетый, с приятной улыбкой мужчина. Ростом не меньше метра
восьмидесяти пяти. Короткий ежик темных волос, младенчески красный
румянец на щеках, который никогда его не портил. Удивительно
женственные пухлые губы, густые темные брови, прямой нос. Ну и
пропасть многих женских сердец – голубые глаза, не конкретно эти.
Но эти..? Мой ровесник. И знала его возраст я не приблизительно, а
вполне точную дату рождения. То, что улыбка была доброжелательной,
меня удивило больше всего. Больше этой случайной встречи, больше
своей неловкости и от того напряженности, так как обычно я не
нервничаю по пустякам. Я ожидала чего угодно. Мне было совершенно
неясно, к чему приведет это столкновение, так как тот человек, что
держал в руках мою обувь и то, как он ее держал и улыбался,
разительно отличалось от того, каким я его помню. Секунда прошла,
пауза, взятая мною в качестве отступления, тоже.
