Я хочу поблагодарить Жана Удрона за невольное содействие. Отправную точку всей этой истории: квартирная хозяйка, униженный человек, украденные драгоценности – я нашла в сборнике его превосходных рассказов «Униженные», вышедшем в издательстве «Сток». И хотя впоследствии я полностью изменила и персонажей, и сюжет, я все же благодарна ему за то, что он разбудил мое воображение и направил его по пути, мне не свойственному.
Посвящается Массимо Гарджа
Бухгалтерия была оттеснена на задворки: в небольшое строение красного некогда кирпича – единственное уцелевшее от прежнего завода Самсона. Прямо перед собой Герэ видел в окно плоский-преплоский, насколько хватало глаз, пейзаж, где лишь топорщились там-сям несколько жалких заброшенных шахтерских лачуг, уже наполовину ушедших в землю и все же не столь плачевных, как три воткнутых среди них дерева, медленно агонизировавших в пыли, не в силах даже простереться ветвями до положения распятия. Террикон, самый высокий из всех и ближайший к Герэ, всякий раз на закате вставал между ним и солнцем, и оттого солнцу всякий вечер приходилось вытягивать его тень по лысой земле до самой заводской ограды. И каждый вечер Герэ казалось, что тень вот-вот перевалит через стену и дотянется до окна, из которого он за ней наблюдал; зрительная ошибка порождала угрозу, поскольку дорога домой неминуемо пролегала мимо того террикона и еще двух за ним, и потому тоскливые зимние месяцы Герэ предпочитал всем другим: зима избавляла его от этих зловещих теней.
– Вы закончили счета на поставки в Турень?.. Нет?.. Ах, извините… ведь уже без десяти шесть: месье Герэ торопится…
Мошан вошел, как обычно, на цыпочках и с ходу напустился на Герэ, отчего тот, как всегда, вздрогнул. Ненависть Мошана удручала Герэ вовсе не из-за возможных последствий: он понимал, что такого заурядного, добросовестного и незаметного работника, как он, и уволить-то немыслимо. Его задевала скорее совершенная немотивированность придирок. Они не проистекали из снисходительного раздражения главного бухгалтера подчиненным. Нет, тут было что-то иное. И никто – ни Герэ, ни, вероятно, сам Мошан – не знал, как и почему ненависть эта приобрела столь вопиющие и, в общем-то, недопустимые формы.
– Но я их закончил, сударь, – ответил Герэ, вставая и машинально шаря на столе, хотя все бумаги были разложены перед ним аккуратными маленькими стопками.
Руки его сделались влажными, лоб залился краской, он в отчаянии искал счета, подготовленные три часа назад, а когда нашел и протянул их Мошану, то сам рассердился на себя за испытанное облегчение.
– Вот… – начал он не в меру громко и запнулся. – Вот… именно сюда…
Но Мошан уже ушел, и Герэ, оставшийся стоять со счетами в руках, пожал плечами. По двору раскатился вой сирены – уже, так скоро, следовательно, Мошан солгал: когда он поднял крик, было не без десяти, а без двух шесть. Герэ нацепил плащ, помучившись над рукавом с оторванной подкладкой – он вот уже неделю все собирался ее зашить.
На улице он, несмотря на теплый воздух, поднял воротник, прошел несколько шагов до ближайшего кафе, непонятно почему называвшегося «Три корабля», и прильнул к стеклу. Внутри были все те же, что и вчера, и позавчера, что будут завтра: четверо служащих Самсона, усевшихся за карты, два юнца под кайфом, пьяный консьерж у стойки, влюбленная парочка в углу и угрюмый патрон Жан-Пьер, придирчиво следивший за недавно нанятой косоглазой подавальщицей.
Николь тоже была здесь с непременной своей подругой Мюрьель, обе смотрели на дверь. Герэ стоял в нерешительности. Ему показалось, что они его заметили, и он непроизвольно отпрянул. Затем едва заметно покачал головой, как бы говоря неизвестно к кому обращенное «нет», и с преувеличенной поспешностью удалился в сторону терриконов.
