Из Закона об общности понятий и определений для всех каара
Поправка №958 а. е.
Настоящей поправкой Стол Князей Трёх Континентов утверждает решение Эфората, Вакилиата и лингвистической комиссии Единого Языка (с предварительным уведомлением членов Последних Семей) ввести понятие Таа (таа) обязательным и общеупотребительным на территории всего материка. Понятие отныне применяется к любому виду почвы и названию местности. Устаревшее название ШАН тем самым упраздняется.
Постановляется добавление сокращённого префикса Та» к названиям крупнейших площадей (Трёх Континентов).
Отныне Северный Континент именуется не Уттара, а Та’Уттара.
Отныне Южный Континент именуется не Диш, а Та’Диш.
Отныне Мёртвый Континент (вследствие бурных обсуждений и честного голосования также сохраняет за собой статус Континента) именуется не Марана, а Та’Марана.
Поправка подлежит незамедлительному исполнению на территории всех общин, производств, продовольственных систем, предприятий и прочих учреждений Трёх Континентов.
За подписями князей, вакилей и полного состава лингвистической комиссии Единого Языка (см. прил.).
(дата неразборчиво)
Совершенный мир. Позволяет замирать внутри даже у самого беспокойного потока. Касаться глубоко. Медленно вдыхать и почти забывать, как выдыхать. «Где ты сейчас?»
Высокий северянин с размаху влетает в Сефу, одним толчком возвращая её внимание на шумную базарную площадь. Два недовольных взгляда едва касаются друг друга, а их владельцы продолжают расчищать путь сквозь пёструю толпу. Каждый в своём направлении.
«Давайте! Да! Толкаться. Пинаться. Всё в лучших традициях! „Праздничная“ атмосфера…» – недовольно бормочет Сефу внутри своей головы.
Бархатистый рассвет Последней Ночи Дня в неисчисляемый раз осеняет город, чтобы неизбежно раствориться в интенсивности всполохов. Фиолетовые лучи солнца облизывают блестящий снег и переливаются в такт Сиянию.
«Глубока Вода! Откуда вас столько повылазило? Маркетологи из Аруны запустили очередную из своих назойливых реклам?» – распыляется про себя Сефу, то и дело прищуриваясь от скользящих по лицу бликов и уворачиваясь от чьих-то локтей, детей и сумок. Свернув в узкий переулок, совершенно неинтересный приезжим ввиду отсутствия товаров на продажу, уличных зазывал и прочей балаганной ерунды, Сеф замедляет шаг. Больше не в состоянии сдерживать водоворот мыслей в потоке раздражения, она хмуро выдыхает и отпускает внимание вскачь по навязчивым идеям. Прыжок в размышления выплёскивает монолог внутренний в мир внешний.
Громкий голос привлекает внимание старца, мирно смолящего лазуритовую трубку на пороге дома. Невольный слушатель хмурится и всматривается в лицо прохожей – не то с осуждением, не то с любопытством – и, шумно откашлявшись, направляется к ней.
– Отвали-ка! – Сефу грозит ему пальцем и нервно ускоряет шаг.
Вслед раздаётся лишь сдавленный кряхтящий смех.
Сразу за проулком простирается узловая площадь, пронизанная разноцветными всполохами: от фиолетово-бирюзового до жёлто-медного. Они бликуют на гранях каждой парящей снежинки. Со всех сторон громоздятся оленьи и собачьи упряжки, заваленные местными деликатесами и всеми видами солнечных очков. Неучтённый молодняк снуёт тут и там, пытаясь шарить по карманам зазевавшихся приезжих. Стойко пахнет жареными кедровыми орешками, хвоей, рыбой и даже свежими пирогами, что местные готовят на праздник для общин или гостей. На помощь к настойчивым всполохам приходит мелкий колючий снег, упрямо срывающийся в открытые глаза.
