Приговор

Иркутск, 29 марта 1917 года.

Утреннее марево стало понемногу расходиться. Снег, ещё не вывезенный с перрона и сложенный в большие прямоугольные кучи, от угольной пыли теперь казался серым, как тюремная стена.

Где-то далеко, почти у самого горизонта, на просветлённом небе тёмной кляксой вырисовывался дымный паровозный след. Поезд приближался и уже через несколько минут, сбросив скорость, медленно поравнялся с вокзалом и, издав последний вздох, замер. Из вагонов высыпались люди в арестантской одежде. Среди них был и невысокий, щуплого телосложения каторжанин. Он окинул взглядом вокзальные строения и почему-то сравнил их с шахматными фигурами. Расположенные по краям двухэтажные здания напоминали ладьи, а два шпиля на колоннах перед главным входом, сошли бы, пожалуй, за слонов; одноэтажный зал ожидания в шестнадцать окон, протянувшийся во всю длину, смахивал на стройный ряд пешек. Эту архитектурную идиллию портила лишь толпа людей, размахивающих красными флагами, с выведенными на них словами «Свобода» и «Демократия».

Всё происходящее казалось теперь каким-то нереальным сном.

Ещё месяц назад он отбывал наказание в тюрьме, именуемой Александровским централом. Опостылевшая за восемь лет заунывная песня с непритязательным мотивом всё сидела в голове и от неё, казалось, не было никакого избавления:

Таких, как он, приговорённых к пожизненному ношению кандалов, из Александровской тюрьмы прибыло двести сорок четыре человека. Амнистия Временного правительства дала свободу не только политическим заключённым, но и уголовникам. Тут главное было правильно воспользоваться моментом. И многие своего шанса не упустили.

Сбившись в кучку, освобождённые с недоверием и опаской глядели, как их приветствуют те, кто скоро вновь станет их жертвами. Но это произойдёт позже, а пока прибывшие казались кроткими и невинными овечками, пострадавшими от полицейского и судейского произвола. На них смотрели с сочувствием. Члены Комитета помощи амнистированным выдавали каждому по ведомости деньги, снабжали одеждой, кормили и устраивали на ночлег. Те же, кто не хотел оставаться в Иркутске, могли проследовать дальше по железной дороге до самого места назначения в вагонах 2-го и 3-го классов совершенно бесплатно. Для этого нужно было лишь зарегистрироваться и получить билет. Именно так он и решил поступить, а не оставаться в городе.

Неожиданно к нему подошла совсем юная барышня. От неё пахло весной – давно забытым запахом мимозы и тюльпанов. А может, это ему просто показалось? Ведь, начиная со своего ареста, – тогда, в уже далёком 1909 году – он не держал за руку ни одну женщину. Да что там! Даже женщин-арестанток он видел всего два или три раза. Голова начинала понемногу кружиться, и, чтобы не упасть, он на миг закрыл глаза.

– Вам плохо? – послышался беспокойный вопрос.

– Нет, напротив, хорошо, как никогда, – улыбнулся он и спросил: – Как вас зовут, сударыня?

– Елена, – вымолвила она почти шёпотом.

«Значит, мать её кличет Леночкой, Ленусей и, возможно, Алёнкой, – подумал он. – Если у меня будет, когда-нибудь дочь, я её так и назову. Очень ласковое имя».

– А чем, позвольте узнать, вы занимаетесь?

– Я окончила гимназию и хотела поступить на женские курсы, но партийная работа отнимает так много времени, что пока решила не торопиться.