Узкая улочка Пла-де-Этен представляла собой холодную сырую щель между двумя рядами высоких хмурых домов. Солнце сюда не заглядывало, и улица, как и большинство ей подобных в Париже, тонула в грязи.
В одно прекрасное июньское утро 1798 года, шестого года Республики, управляемой в то время Директорией, молодой человек появился на углу улиц Бурдоне и Пла-де-Этен. Быстро оглянувшись по сторонам, словно опасаясь слежки, он уверенно пошел вперед.
Дойдя до середины улицы, он свернул к узким и низким дверям, где на уровне человеческого лица была закреплена решетка.
Он поднял железный молоток и ударил три раза в двери.
Дверца за решеткой распахнулась, и в этом отверстии показалось лицо.
– Шесть, – сказал молодой человек.
– Четыре, – отозвались из-за ворот.
– Шесть и четыре составляют шестнадцать, – заявил пришедший.
Этот невероятный способ сложения, видимо, вполне устраивал спрашивающего. Потому что дверь открылась как раз настолько, чтобы незнакомец смог протиснуться в темную и сырую прихожую.
Рослый парень, служивший сторожем, тотчас же запер дверь на засов и повернулся к незнакомцу.
– Что вам угодно? – спросил он, уставившись на вошедшего. Руки его в это время явно нащупывали оружие в складках широкого плаща.
– Мне нужен господин Бурже.
– Он в деревне.
– Для тех, кто приехал из Шан-Руж, он вернулся, – возразил посетитель.
Фраза явно служила паролем, так как у привратника даже изменился голос.
– Одну минуту, я сейчас узнаю, сможет ли принять вас господин Бурже…
Указав гостю на деревянную скамью у стены, он быстро поднялся по лестнице.
Пришедший сел на скамью. Это был высокий, стройный молодой человек лет двадцати восьми. Его движения были пластичны и грациозны, а небольшой размер ноги и изящные руки выдавали происхождение, тщательно скрываемое под одеждой простого работника.
Глубоко надвинутая шляпа скрывала лоб, длинные темные волосы падали на скулы, а подбородок и даже частично рот были скрыты огромным галстуком, только недавно вошедшим в моду.
Хорошо видны были только глаза. Внимательные, черные, они сверкали той отвагой, которая в молодости может довести до любого безрассудства.
– Господин Бурже готов принять вас, – доложил появившийся привратник.
Молодой человек последовал за ним. Лестница заканчивалась узкой площадкой, на которую выходила только одна дверь.
Слуга посторонился, пропуская вперед гостя, и тотчас запер дверь, облокотившись на нее.
Молодой человек подумал, что в случае чего путь к отступлению отрезан, но не подал и малейшего виду, что заметил это.
Комната была заполнена множеством коробок, ящиков, чучелами птиц. Повсюду стояли банки с ящерицами, бабочками, змеями… Казалось, что это Ноев ковчег, законсервированный из любви к науке.
Посреди комнаты стоял сухой, сморщенный старик в огромных зеленых очках и через лупу рассматривал великолепную бабочку.
При виде молодого человека старик улыбнулся.
– Держу пари, – произнес он скрипучим голосом, – что, наслышавшись о старом дураке, вы решили проникнуть в его берлогу.
Старик бросил взгляд на бабочку.
– С тех пор как у меня украли целый ящик индийских летучих мышей, ко мне стало не так-то легко попасть.
Молодой человек переждал этот поток слов из уст того, кого в эпоху общепринятого «гражданин» продолжали называть «господин Бурже», и спокойно произнес:
– Я думаю, что нам есть о чем поговорить, кроме летучих мышей, господин аббат.
– Аббат?! Что еще за аббат, любезный друг?
– Меня прислал к вам Великий Дуб.
Старик был ошеломлен.
– Великий Дуб, – повторял он, – Великий Дуб!..
– Ваш старинный друг, господин аббат.
Старик покачал головой и с улыбкой произнес:
