Туман рассеивался медленно и неохотно, отступая под еще теплыми солнечными лучами. Когда внизу стали видны крыши домов, игрушечные с высоты тридцать шестого этажа, солнце неожиданно скрылось, сказочная картинка утратила очарование, превратившись в обыденный городской пейзаж. Небо нахмурилось, грозясь расплакаться дождем, и когда он наконец пролился, шумный и обильный, уже по-осеннему прохладный, старые крыши заблестели тусклым серебром, стены потемнели, а в распахнутое окно с воем ворвался ветер, неся с собой сочные холодные капли.
Человек без возраста с сожалением закрыл окно. На рабочем столе, огромном, как кровать новобрачных, древнем, как земля внизу, вычурном, как шляпка модницы, беспорядочной кучей лежали папки с документами. Открывать их не хотелось. Там были таблицы и графики, разобраться в которых мог только опытный экономист, отчеты агентуры, ознакомиться с которыми дозволялось лишь узкому кругу приближенных, списки имен, понятные только тем, чье имя шло следом. Работа, ставшая жизнью, и жизнь, превратившаяся в работу.
Хозяин кабинета на тридцать шестом этаже высотной башни из камня, стекла и стали с сожалением бросил последний взгляд на затянутое серой хмарью окно и решительно уселся за стол. Надо заставить себя прочесть накопившиеся за последние несколько дней тревожного ожидания бумаги. Теперь, когда ожидание завершилось, у него нет оправданий для откладывания повседневных дел. Пусть дела придется передавать еще нескоро, да и придется ли вообще, но все-таки… Порядок, что поддерживался в Ордене уже почти восемьсот лет, должен сохраняться неукоснительно. На нем все держится. На нем, да на вере.
Глянув на часы, он оторвался от бумаг и принялся собираться. Вечером, в маленьком ресторанчике на другом конце города его ждали старые, очень старые знакомые. Не то чтобы приглашение стало для него неожиданностью, скорее оно должно было рано или поздно состояться, но он предпочел бы краткую записку. Или хотя бы обмен новостями по гвору. Или любой другой сигнал. Но встреча… Опрометчиво. И поспешно.
Перед тем, как покинуть кабинет, он задумался о выборе одежды. Темно-синий жакет и брюки, белая рубашка без этих новомодных вышивок, кантов и карманов, приталенный плащ, так хорошо сидящий на его худой, невысокой фигуре. Шелковый шейный платок глубокого пепельного цвета, оттенявший его смуглую кожу и темные глаза – его родиной был Ар Шамаль, Жаркие Земли. Он знал, что его пристальный взгляд заставляет собеседника чувствовать себя неуютно, и не гнушался пользоваться этой особенностью. Обязательно трость, скрывающая старинный шамальский клинок. Шляпа и перчатки из нежнейшей кожи – подразнить Эрлен. Старинное кольцо с ариадом – потешить Реваля.
Он вышел заранее, отказавшись от предложенной секретарем виммы, чтобы не торопясь прогуляться, размять затекшие после длительного сидения за столом мышцы, вдохнуть холодный, напоенный влагой воздух, и настроиться на разговор. Дождь давно закончился, к умытому свежестью городу медленно подкрадывались сумерки. В домах зажигался свет, улицы постепенно заполнялись народом: кто-то спешил домой, кто-то, как и он, только что выбрался на прогулку.
Ресторанчик на окраине представлял собой имитацию одного из современных стилей Старой Земли. Металл и камень, абстракции на стенах, огромный танцпол в центре зала, отделенный от остальных зеркальной стеной. Нечто блестящее на потолке. Живой музыки не было: сверху тихим фоном лилось что-то классическое.
Метрдотель встретил его глубоким почтительным поклоном, и, приняв плащ и шляпу, провел в отдельный кабинет, вход в который располагался на галерее над залом. Стол был уже сервирован: ведерко со льдом, бутылка выдержанного игристого вина, хрустальные бокалы на шелковой жемчужно-серой, вычурно вышитой серебром скатерти. В вазе – одинокая чайная роза, рядом – аэр, излучавший холодное голубоватое сияние и испускавший слабый аромат лаванды. У стола – три тяжелых деревянных кресла, обитые серым бархатом.
