ЧАСТЬ 1. ЛЮДМИЛА
– Людка! – поздно вечером в хату Кошкиных вбежала соседка Галина Ивановна. – Что ж ты дотянулась до последнего? Алёшку надо было ко мне прислать! Я б пораньше прибегла!
Людмила лежала на кровати и тяжело дышала. Потирая бока огромного живота, она вздыхала, охала и ждала, когда ненавистный ребёнок появится на свет. Зажжённые свечи, потрескивающие на столе, источали неприятный аромат, который душил и заставлял слезиться глаза. В доме было тихо, потому что дети вместе с мужем изгнаны к соседям, чтобы не мешали естественному процессу. Люда стонала, выгибалась и что-то шептала себе под нос, задирая подбородок к потолку.
– Фу, вонь какая! – поморщилась Галина, показывая на свечи: – Зачем они тебе? Неужто молишься?
– Молюсь, – простонала Люда, переворачиваясь на бок. – Всю беременность молюсь, чтоб мёртвый родился.
– Тьфу, дурында! Ты что такое несёшь? Не гневи бога, Людка, – соседка встала у кровати и осмотрела роженицу с головы до ног. – Мокрая вся. Тебе переодеться надо. Давай помогу.
– Отстань, – махнула рукой Люда, – пускай дьяволёнок в грязи рождается.
– Глупая ты баба, – Галина села у ног Людмилы. – Разве ж ребёнок виноват?
– Да замолчи ты!! – закричала Люда и перевернулась на спину. Согнув ноги в коленях, она задрала подол платья по самую шею. – Делай своё дело! Никто об этом знать не должен. Принима-а-ай! – скорчив ужасную гримасу, женщина начала тужиться.
– Так, так, – залепетала соседка, поднеся руки к промежности роженицы. – Ещё, ещё. Да не заталкивай ты его обратно. Забыла, что ли, как рожать надо?
– Тяни-и-и, – протяжным голосом завыла Людмила, зажмурив покрасневшие от натуги и многочасовых мучений глаза. – Тян-и-и его. Больше суток, чертяка, кочевряжится. Не могу уже…
– Вот так! – воскликнула соседка, подхватив молчаливого новорождённого. – Дочка у тебя, Люда. Ой, какая славная!
– Девка значит? – Людмила повернула голову и взглянула на дрожащий красный комочек.
– Ага! – кивнула Галина.
Людмила повернулась на бок и принялась гладить свой опустошённый живот. Потом вдруг потребовала:
– На улицу её отнеси! Пусть её ветерком прохватит. Может, сдохнет побыстрее.
– Людка! – ахнула Галина. – Да ты что? Как можно? Это ж живой человек! Зачем так Бога гневить? Сдурела ты совсем!
– Я сама всем скажу, что она мёртвая родилась, – настойчиво повторила Людмила, а потом заговорила горячо, торопливо роняя слова: – Давай, Ивановна, давай, убери её отсюда скорее, чтоб глаза мои не видели эту погань. А я тебе за это лучшую свою козу отдам. И кур с десяток. У меня все они хорошие, несушки. Завтра же заберёшь. Только избавь меня от этого куска. Ну, сама подумай! У меня в семье и без неё столько ртов. Четверых детей Бог послал, а эту – дьявол. Вытравить хотела, не получилось, по животу себя била, думала, что в утробе помрёт, а она – вот тебе, полюбуйтесь. Христом Богом тебя прошу, Ивановна, унеси ты её отсюда, чтоб мои глаза её не видели!
– Не бери греха на душу, Людмила, – испуганно зашептала Галина. – Дитё и так молчит, авось сама помрёт… Задохнётся и все. Плёнка там у них во рту какая-то бывает, врачи достают её.
– Не доставай! Не смей! – потребовала Людмила и застонала от резко скрутившего её спазма.
И в это время скрипнула входная дверь.
Галина вздрогнула от испуга и чуть не выронила из рук всё ещё молчавшего младенца. Бледная, утомлённая Людмила приподнялась, увидела мужа, и тут же откинулась на подушку, протянув разочарованно:
– Лешка-а-а… Что тебе?
– Ну как вы тут? – Алексей замер на пороге, глядя на жену. Потом перевёл взгляд на Галину и его губы растянулись в довольной улыбке: – Родила, значит? Вот и слава Богу!
– Уйди, – попросила его Людмила, с трудом бормоча слова. – Потом тебя позову. А ты, Ивановна, делай, что я сказала. На улицу неси её, на землю кинь…
