I
Я всегда была как все. Среднего
роста, средняя по успеваемости, волосы темные средней длинны. У нас
в детдоме я вообще не отличалась никакими признаками от других
таких же брошенных детей. Я боялась громких звуков, агрессивных
одноклассников и совершить ошибку. Любила рисовать и не выделяться.
И если бы кто-то сказал, что у меня есть тайна, то любой просто
рассмеялся. Но она у меня была.
Год назад я поступила в местный
колледж. И готовилась вернуться в свою квартиру, оставшуюся мне
после смерти бабушки и стоявшую запечатанной десять лет - все время
моего детдомовского детства. В прошлом месяце мне исполнилось 18, а
значит я теперь должна была жить сама.
- Стрижева, тебя Никулин вызывает, -
я сидела за партой и даже вздрогнула, когда внезапно дверь
аудитории открылась и показалась секретарь директора, - сразу после
этой лекции иди!
Руки похолодели. Неужели мои
документы готовы? Мне сразу отдадут ключи? Уже сегодня? Я не была в
квартире столько лет, что там осталось, да и, вообще, как теперь
жить на одну стипендию?
- Вячеслав Романович, к вам можно? -
я осторожно постучалась.
- Заходи, Женя, - директор колледжа
был лыс, грузен, неопрятен, но добр. Пожалуй единственный человек,
которому искренне было все равно на своих студентов. Тихо - вот и
ладно, план учебный выполняется - ну, славно-славно!
Он сидел в кресле задумавшись и
смотрел сквозь меня. Сначала пожевал губу, покряхтел и,
повернувшись ко мне всем корпусом, тихо начал:
- Евгения, - и я сразу напряглась, -
тут дело такое. Ты ж мать не помнишь, наверное? - вздох тяжёлый и
даже не смотрит на меня, - а она у тебя есть! Была. Вот неделю
назад умерла. Авария… Вот…
- Я …, - растерялась совсем и горло
запершило, - Меня… она оставила бабушке в три года, как папа умер.
Я совсем не знаю ее. Видела один раз, когда в восемь лет в детдом
распределяли, ну после бабушкиных похорон . Она документы какие-то
приезжала подписывать. Так что да, я не помню…
Он опять помолчал. Да и слушал
как-то невнимательно. Видно было, что он не все сказал, что только
собирался с духом:
- Ты, в общем, к другим
родственникам едешь. Забирают тебя, Стрижева, в Москву! - и
Вячеслав Романович так значительно посмотрел на меня и даже палец
указательный вверх поднял, гордясь произведённым эффектом, - Вот
ключи от квартиры, вот тут выписки все твои.
Он пододвинул мне папку с бумагами и
связку ключей на железном колечке. Даже улыбался теперь с явным
облегчением. Добрый дядька. Переживал за плохие новости.
- Я не хочу ни к каким
родственникам. У меня никого нет. Мне уже восемнадцать и меня уже
не могут удочерить или под опеку. Меня никто никогда не навещал, -
мысли потоком носились у меня в голове, даже лоб заломило.
- Пу-пу-пу… пу-пу, - подул в губы
Вячеслав Романович, - А у неё - была. Семья - муж и сын остались.
Хотят тебе помочь. Хорошая семья, обеспеченная, известная, даже, я
бы так сказал… Вот, видишь, как получается. Матери была не нужна, а
им нужна. Мир не без добрых людей, Евгения!
И он, забывшись, положил свою руку
поверх моей. Я дернулась, но не вскрикнула, не увидев в его глазах
ни малейшего намёка на что-то большее, чем простое желание
успокоить. Аккуратно вытащила руку из-под его тёплой и влажной
ладони. Он, кажется, все равно смутился и снова отвёл глаза.
- Пантелеев Сергей Михайлович - муж
покойной. Просил все подготовить для твоего переезда, в кратчайшие
сроки. Приедет к тебе сразу по адресу, - тут директор постучал по
папке, - В шесть вечера. Тебя хочет в университет в Москву
определить. Проживание, поддержка на первое время. Возможностей у
него - во сколько! - и Вячеслав Романович широко развел руками и
снова довольно посмотрел на меня, - Это твой шанс, Женечка! Знаешь,
как говорят: дают - бери, а бьют - беги!
