…Шмяк. Шмяк. Шмяк… Комья жирной земли нехотя падают на медленно растущий неровный холмик рядом с могилой. Промозглая зябь сырого туманного утра первой половины сентября отнюдь не способствует возникновению обычного профессионального куража, без которого любые физические усилия превращаются в малоприятную трудовую повинность. А помимо зяби имеет место еще одно обстоятельство, в корне убивающее какие-либо намеки на вышепоименованный кураж. Вон оно сидит, это самое обстоятельство: жилистое, кряжистое, с мутным взглядом и здоровенным нерусским пистолетом. Денег за неурочный труд оно не даст, однозначно. Каким-либо другим эквивалентом тоже наделять не собирается – предпосылки отсутствуют напрочь. Остается лишь надеяться, что не пристрелит сразу же по окончании работы…
Трофим покосился на своего молодого подручного, глухонемого башкира Саню, и незаметно сбавил темп. Агрессор с пистолетом произвел на глухонемого неизгладимое впечатление: Саня махал лопатой, как хорошо отлаженный землеройный агрегат. Этак, чего доброго, за полчаса в одну лопату выкинет всю потребную кубатуру! А это слишком рано. Нужно потянуть время, чтобы сырой холодный воздух привел агрессора в чувство, проветрил мозги, затуманенные какой-то дрянью, принятой накануне. С трезвым человеком договориться всегда легче, нежели с употребившим «дури»…
Трофим незаметно кольнул подручного уголком заступа в лодыжку – тот покосился, несколько секунд наблюдал за старшим, понял, что торопится, и тоже сбавил темп. Агрессор на саботаж не отреагировал – у него появилось занятие поважнее. В этот момент его спутница как раз начала приходить в себя – холод подействовал – и закатила первую порцию вялой истерики. И что вы думаете? Этот башибузук с мутными глазами и здоровенным пистолетом вместо того, чтобы влепить своей пассии сочную затрещину и рыкнуть на нее, вдруг перестал наблюдать за могильщиками и принялся нежно гладить капризулю по головке, шепча на ушко ей нечто ласково-успокоительное. Боже мой, как трогательно! Какой нежный убийца…
…Шмяк. Шмяк. Шмяк… Холмик медленно, но неумолимо растет. Молочный туман. Кладбище. Рассвет без солнца. Где оно? Украсть за ночь не могли – большое. Видимо, залоббированная бандитами Дума дала команду попридержать: чтобы ночь была длиннее. Ночь – славное времечко для всякого рода мерзопакостных делишек. Везде пишут: утром нашли труп. Или – под утро нашли. Ночью, как правило, никто ничего не находит. А почему нашли? Потому что плохо спрятали: темно, не видно ни черта. Прятать надо получше. А если не умеешь, поручи это дело профессионалам, тогда никто не найдет…
Трофим в такую рань ломать горб не привык. За тридцать пять лет функционирования в кладбищенской структуре он сформировал для себя вполне стабильную систему взаимоотношений с так называемыми «левыми» клиентами. Эти «левые» приезжают за полночь на хороших машинах, вызывают сторожа на улицу и светят в лицо фонарем. Зачем светят? Черт их знает, что за прихоть такая, – но непременно тычут фонариком в морду, независимо от сезона и принадлежности к преступным сообществам Белогорска. Так вот: светят в рожу, дают команду достать труп из багажника. Затем опять дают команду – скрытно захоронить, но чтоб непременно по-человечьи. По-христиански. Не угрожают, ствол под ребра не пихают, не требуют хранить молчание и давать клятву верности. За работу вручают приличные деньги и, удостоверившись в выполнении заказа, неспешно убираются восвояси. В общем, ведут себя по-хозяйски, не суетятся.
Вот к какой публике привык Трофим. Которая хочет по-человечьи. По-христиански. Те, которым по-человечьи не надо, своими визитами кладбищенских мужичков не беспокоят. Они оставляют свои неправильно образовавшиеся трупы на месте преступления, на худой конец, отвозят в лесополосу или на свалку и бросают там, как падаль животного происхождения…
