Над столицей Трисемнадцатого царства с раннего утра ярко светило солнце, что для первых дней лета, по мнению летописцев из местного монастыря святых Емели и Герасима, было ничуть не удивительно. Вот ежели бы оно так светило ближе к ночи, да еще в конце осени, тогда другое дело. Тогда это попахивало бы чародейством. Правда, чародейством не злокозненным. Злокозненное чародейство в Трисемнадцатом царстве было запрещено еще при дедушке нынешнего государя.
Конечно, кое-кто и нонче продолжал исподтишка заниматься сим грязным делом, поскольку очень уж оно было прибыльным. Однако тогда нечестивец рисковал угодить в один из подземных казематов Тайной канцелярии, а оттуда мало кто выходил на белый свет в добром здравии, ежели вообще выходил. Но, как говорится, не надо нарушать указов царских и будешь ты до конца дней своих, если уж не дюж, то жив-живехонек.
Солнечные лучи поглаживали золотые маковки церквей, острые шпили сторожевых башен, черепичные крыши боярских теремов и даже кое-что перепадало тесовым крышам посадского люда. Но больше всего тепла и света, доставалось, конечно, белокаменным палатам Его Величества Михаила II Красноречивого. Во всяком случае, Его Величество даже спросонья был в этом абсолютно уверен.
Витражи стрельчатых окон тронного зала дворца сияли всеми цветами радуги, придавая просторному помещению исключительно праздничный вид, хотя в сей утренний час здесь шла самая что ни на есть обыденная работа державной направленности. Думный дьяк Фома корпел за конторкой над составлением годового бюджета, а Его Величество дремал на троне, подпирая голову в летней короне крепкой, натруженной ладонью.
Через приоткрытые окна до царских ушей доносилась раздольная песня про беспредельную и, что удивительно для текущего исторического периода, совершенно бескорыстную любовь к родному краю, от чего, собственно, Михаила II и клонило в сон, не смотря на то, что к государственным делам Его Величество всегда относился самым серьезным образом. В отличие от своего тятеньки, Митрофана III Веселого, который частенько неглижировал своими обязанностями помазанника божьего.
– Долго ли еще Нам ждать, Фома? – с трудом открывая глаза и приподнимая голову, справился царь Михаил у дьяка.
– Заканчиваю, Ваше Величество, заканчиваю… Айн момент.
– Айн момент… Между прочим, в Треклятом государстве никто уже гусиными перьями не пишет.
Глаза государя сызнова медленно закрылись.
– Как так? – не отрываясь от работы, спросил Фома. – Быть такого не может.
– А вот так. Начальник Тайной канцелярии Нашему Величеству вчера доложил.
– А чем же они пишут, Ваше Величество? Пальцем?
Фома, еще ниже склонившись над конторкой, тихонько захихикал.
– Пошути у меня, – сонно буркнул государь. – Железными перьями там теперь пишут.
– Что ж, прикажите и мы будем писать железными перьями, – продолжая ехидно улыбаться, отозвался Фома.
– И прикажу. Только осилишь ли ты, любезный, сей передовой навык?
Фома хмыкнул, скривив рот.
– Я? Элементарно, Ваше Величество. Дурачье дело нехитрое.
– А-а-а-а, – не открывая глаз, могуче зевнул государь во всю ширь бородатого, не лишенного приятности лица. – Не хвались на рать едучи…
Его Величество, разгоняя сон, несколько раз потряс еще не совсем лысой, светло-русой головой. Причем головой он потряс с немалой осторожностью, чтобы ненароком с нее корона не слетела. Падение короны с царской головы издревле считалось в народе дурной династической приметой, а государь, несмотря на всю свою начитанность, мужской пол и отличное состояние здоровья был довольно суеверен.
Ради справедливости стоит отметить, что примета сия возникла не на пустом месте. Согласно монастырским летописям и дворцовым анекдотам, в Трисемнадцатом царстве корона падала с головы трех помазанников божьих – Кузьмы III, Игната I и Тимофея II. Всем им впоследствии, кому под давлением боярской общественности, кому под давлением супруги или полюбовницы, пришлось сменить работу царя на менее престижную и не столь щедро оплачиваемую. Ниже всего по социальной лестнице опустился Кузьма III. Ему практически в одних подштанниках пришлось эмигрировать в Треклятое государство и до конца дней своих работать в столице оного гардеробщиком.
