– Рыцарь финки и обреза – Маэстро свалок немтырь Думбейко – Театральный визит Дикона в школу – Слон мечтает хрупнуть Вовой в объятиях – Прочие озорства в школе – Да он лю-юбит!..
Мало кто знал его настоящее имя, Дикон да Дикон, а по метрике он – Вова, мой тезка, отрок семнадцати годков в пору нашей активной смычки. Вес у тезки бараний, рост – метр пять в калошах. Проживал он с мамой в крохотной саманной избенке, за два дома от нас. Папа у Вовы сковырнулся рано, во цвете лет, будучи навеселе не уступил дорогу поезду. Навеселе он, сердяга, бывал по три раза на дню, вдохновенно хлебал, до сих пор, говорят, от могилки перегаром веет.
Кончина папы Вову крайне огорчила, так как он сызмальства мечтал укокошить родителя собственноручно, за все радости, что тот ему организовал: здоровьишко никудышное, горбик, что создан по его старанию (колыбель в свое время срикошетила от неловкого маневра), за маму, тоже порядком зашибленную, надежно угасающую через хворь в легких, за нищету беспросветную…
Но папа словчил, и у Дикона отголоском мечты осталась лишь страстишка комплектовать арсенал из холодного и огнестрельного оружия, обретать сноровку в его употреблениии – с ихнего дворика частенько доносились звуки, что сопутствуют истовому метанию ножей, штыков и прочих пик, хлопали выстрелы, приглушаемые стенами сарайчика, по звучности можно было определить, когда из самопала, а когда из обреза.
Соседей, конечно же, такая полувоенная обстановка не восхищала, равно как и прочие озорства Вовы – рейды по огородам и погребам, банькам, в чьи оконца он любознательно таращился, открывая для себя отличие полов. Соседи даже жалились в органы, но дело дальше постановки Вовы на учет как члена неблагополучной семьи не пошло.
Так вот и выткался тогда вкруг Дикона этакий ореол отважного юноши, могущего запросто покарать любого из обидчиков. В глазах пацанят, само собой, меж таких слепушат и кривой в королях, тех, кто лет на пять моложе Вовы. Того же братца моего, кто мог взахлеб рассказать, как Дикон, проезжая мимо милиции на своем «дырчике», мопеде, слепленном из наворованных запчастей, выронил как-то от тряски обрез из-за пояса, выронил, тормознул, развернулся и, не поведя бровью, подобрал его, словно расческу или носовой платок.
Подобрал да еще подмигнул при этом двум зардевшимся от застенчивости парнишкам-дружинникам, каковые сидели на лавочке в ожидании начала рейда по борьбе с хулиганством. Игры с разными жестокостями, групповые драки, карты, пьянки… болото это властно манило к себе Дикона, чувствовал он себя в этой стихии довольно уверенно. Дневную школу он бросил, по настоянию участкового посещал вечерку, работать же устроился на автобазу, учеником электрика, он же аккумуляторщик. Ремесло неплохое, хлебное, к слову, и я здесь начинал до армии свой трудовой путь. Кой-когда, больше по субботам, Вова наведывал дневную школу, родной, покинутый им класс.
Выход в свет, как правило, предваряло тщательное охорашивание перед зеркалом, мутным-премутным от работящих мух. На дворе еще бабье лето, теплынь, а он непременно обует великоватые ему, троекратно подшитые пимы, обмундируется в драную фуфайку, шапчонку без одного уха, подкрасит губы, насурьмит брови, глаза же замаскирует очками, где одно стекло красное, другое – зеленое, а на грудь умостит гитару. Красаве-еец! король пампасов!..
