5 сентября 1815 года
Летерхед, Суррей
До чего чокнутой надо быть, чтобы отправиться в прошлое? В те дни я не раз задавалась этим вопросом, но ни разу он не стоял так остро, как в тот миг, когда я пришла в себя и поняла, что лежу на сырой земле. Трава колола загривок; я видела небо и кроны деревьев, чувствовала запахи почвы и разложения. Такое ощущение бывает после обморока или когда после долгой дороги просыпаешься в непривычной постели: не понимаешь не только, где ты, но и кто ты.
Лежа там, я вспомнила, что меня зовут Рейчел. Тело вошло в резонанс с разумом, и я села, поморгала, потерла глаза и огляделась – ничего особенного, сплошь невыразительная серость. Я перебрала в уме побочные эффекты перемещения по кротовой норе: учащенное сердцебиение, аритмия, кратковременная амнезия, перепады настроения, тошнота, обморок, выпадение волос. Проблем со зрением в этом списке не было. Возможно, ученые об этом эффекте еще не знают.
Листья шелестели на ветру, и этот звук контрастировал с монотонным стрекотом, который, судя по всему, издавало некое насекомое, давно вымершее в моем собственном времени. Меня привел в восторг воздух 1815 года: влажный и насыщенный запахами, названий которым я не знала, он навеял воспоминания о питомнике старинных растений со стеклянным куполом в Бруклинском ботаническом саду, куда нас возили на экскурсии. Когда-то, дети, весь мир был именно таким.
Лиам в метре от меня, на том же расстоянии, что и в шлюзе, лежал лицом вниз и подозрительно неподвижно. Аритмия способна вызвать остановку сердца. И как тогда быть? Лишиться коллеги в самом начале миссии – неужели я и правда настолько невезучая? Мне придется изображать вдову – единственный класс одинокой женщины, к которой здесь положено проявлять уважение и обходительность…
– Ты жив? – твердо спросила я.
Он не ответил. Я подползла ближе и прикоснулась к его сонной артерии – к моему облегчению, пульс имелся. Дыхание было частым и поверхностным, кожу покрывал холодный пот. Позади него в тусклом свете бледнела поросль деревьев с белыми стволами – забыла, как они назывались. Сердце колотилось и у меня; я сделала медленный вдох и пристально посмотрела на белые деревья.
Березы! На ум пришло еще одно слово: сумерки – явление, которое в моем времени оставалось незримым, поскольку жизнь была расцвечена электрическим светом. Естественный свет – это выражение мы узнали из словаря, равно как и термины растущая луна, убывающая луна, прибывающая луна, лунный серп и названия основных созвездий. В памяти снова всплыли стальные коридоры Королевского института узкоспециальной физики, и перед глазами, словно на быстрой перемотке, пролетел тот год, что я там провела: занятия танцами и верховой ездой, уроки музыки и этикета, бесконечное чтение. Наш путь к шлюзу, последние проверки, торжественный обмен рукопожатиями со всей командой проекта «Джейн Остен»…
Я здесь. У нас получилось.
– Ты жив? – снова спросила я.
Лиам застонал, но перекатился на бок, сел и обвел взглядом окружавшие нас березы, поле и лесополосу. Расположение для портала команда выбрала с умом: место было совершенно безлюдное.
– Сейчас сумерки, – объяснила я, – поэтому все так выглядит.
Он повернулся ко мне, вопросительно выгнув темные брови.
– Вдруг ты не понял.
– Я понял. – Эти слова он произнес медленно, тихим голосом. – Но спасибо.
Я посмотрела на него искоса, гадая, был ли то сарказм, – хотелось надеяться, что это он. Когда мы с Лиамом проходили подготовку к миссии в институте, нечто в нем всегда ускользало от меня. Слишком уж сдержанным он казался – с такими людьми ни в чем нельзя быть уверенной.
Я встала – голова закружилась, – поправила шляпку и, стряхнув с платья землю и травинки, сделала несколько неловких шагов – мой многослойный наряд шуршал, пачка банкнот, спрятанная в корсете, впивалась в тело.
