Да, да, проходите, не стесняйтесь…
Темно и голос из колонок.
Он говорит именно то, что вы сейчас слышите (читаете).
Прямо сейчас… И сейчас… И сейчас.
Голос через микрофон, через микшерский пульт
с правильными обработками.
Поэтому он приятен и глубок, хоть и негромок.
С легким налётом эха.
А вы проходите, садитесь в кресла, вон они – чуть светятся в темноте своими номерами.
Их совсем немного, они бархатные.
Мягкие и удобные…
Вы слышите фоном музыку.
Ненавязчивую, вкусную.
Поймайте её ритм и держите.
Пусть гуляет она волнами.
Плавающим ознобчиком по телу.
А перед вами сцена.
Да-да, там, в темноте – есть сцена.
Не верите?
«Щёлк!»…
Это я повернул выключатель.
И обязательно должен быть этот примагниченный звук – «щёлк!».
И сразу низкое гудение рампы.
Тусклое свечение, еле-еле…
Видите – лишь одинокий фонарь над чёрной драпировкой,
перед которой стоит тонкий венский стул.
Такой одинокий…
Если не считать тени.
А вокруг – густая темнота.
В которой вдруг чувствуется движение, чьё-то присутствие, шуршание ткани.
И мерный стук каблуков с металлическими набойками.
И в размытом белом свете фонаря, который светит так, словно боится потревожить темноту, появляется силуэт.
Это молодая женщина.
Мы видим, что она красиво сложена, стройна…
Она курит сигарету на длинном мундштуке.
Хорошую сигарету.
Судя по запаху.
У женщины замечательный парфюм.
Как звучащая музыка.
Волнами и ознобчиком…
Женщина всё время находится между вами и светом фонаря, и нет возможности разглядеть подробности, только контур.
Почти как в театре теней.
Длинное легкое платье, с открытым верхом – матово блестят хрупкие плечи.
Женщина подходит к стулу и садится.
Она ставит левую ногу на сиденье стула, обхватывает её руками и чуть откидывается на спинку стула.
Подходят они друг другу – этот венский стул и женщина.
В них много легкости и изящества.
И всё застывает.
Только струйка дыма сигареты под музыку.
Да тень струйки дыма на черной драпировке…
Всё остальное замерло.
В хлам.
Мы сидим.
Мы смотрим.
И думаем.
Кто она?
Что с ней?
Откуда?
О чём она думает?
Чего мы ждем от неё?
Зачем мы здесь вообще?
Каждый по своему.
Не перебивая мыслями друг друга.
Потом сигарета в мундштуке дотлевает до конца, с грохотом падает пепел.
«Щелк!»…
Это я нажал на выключатель.
На нас падает оглушительная смесь тишины и темноты.
И только номера кресел светятся. Еле-еле.
Сеанс окончен – говорит голос из утопленных в темноте динамиков.
Аплодисменты.
…если вот идёте вы по чистому белому полю в мороз «минус двадцать».
А поле покрыто ослепительно белым свежевыпавшим снегом, идёте, значит, и видите лежащий апельсин…
Огромный, оранжево-горящий на белом, вызывающий такой…
Просто удивитесь, даже воскликните что-нибудь от удивления, даже рискуя подхватить кашель,
даже сфотографируйте его, скрипя пальцами на морозе!..
Но.
Упаси вас господи – не пинайте!
Потому что можно запросто отбить себе ногу.
Потому что минус двадцать.
Потому что это – круглый и увесистый кусок оранжевого льда в оранжевой оболочке.
