Если бы Небеса желали наблюдать, они не прикрылись бы тучами. Если бы желали кому-то честной победы, то не пролили бы дождь.
1370 год. Второй год правления очередной династии, на сей раз именуемой Мин. Совсем недавно самопровозглашенный император был пастухом, раздавшим крестьянским детям, таким же, как он сам, мясо убитого им быка; потом собиравшим милостыню монахом, а ныне Чжу Юань-чжан[1], проявивший себя перед Го Цзы-сином во время восстания Красных повязок, восседает на самом высоком месте, ест из дорогой посуды редкие яства и ведет довольно занятные беседы с конфуцианскими учеными.
Шел пятнадцатый день нового года и малого периода наступившей[2] весны. В городах и деревнях готовились представления и угощения к празднованию Юансяоцзе – дня, когда по всей Поднебесной традиционно загораются и взлетают в ночное небо сотни тысяч бумажных фонарей.
И хотя сама столица гремела, здесь, на отдалении от Интяня[3], нависла гнетущая тишина.
Бамбук поднимался в туманную ввысь. И сколь ни стремись его преодолеть, тебе это не удастся. Когда бы еще природа позволила подобное, если бы только не вмешалась магия.
Отталкиваясь от одного, второго, обламывал жесткие стебли бамбука мужчина, облаченный в черные одежды стражи. За ним, настигая, следовал еще один – ученик великого бессмертного наставника, изгоняющего демонов.
– Почти догнал! – подначивал первый. – Забудь о грубой силе, срезай углы!
Тот же, что следовал, молчал. Удивительно, как он вообще мог что-либо видеть, ведь на его глазах была повязана плотная ткань.
– Плетешься так, будто вовсе меня убивать не собирался!
Первый продолжал бежать по стеблям бамбука так, что казалось, со временем сил у него только прибавлялось, а дыхание даже не сбилось. Второй же начал отставать, хотя по-прежнему отказывался сдаваться. Увидев это, страж спрыгнул на землю и стал дожидаться преследователя.
– Нет, брат Ма, все же годы тебе не к лицу. За два столетия ты порядком постарел.
Однако вопреки сказанному, этот самый Ма выглядел вполне молодо, да и стражу вряд ли можно было дать больше из-за утонченных красивых черт и горящих азартом глаз. Они оба были хорошо сложены и довольно привлекательны на вид. Но что же скрывала повязка?
Тяжело приземлившись, брат Ма обнажил меч и продемонстрировал приготовленный для демона талисман, на желтой бумаге выведенный священной кровью бессмертного.
– Тебе это не поможет, – помахал рукой первый. – Учились вместе, но умным, кажется, в итоге стал только я. – Он усмехнулся, но тут же был вынужден уклониться от полетевшего в его сторону заклинания, что, к слову, сделал с завидной ловкостью и грацией.
Талисман застрял, зацепившись за кору дерева.
– Братец Ма, братец Ма, – с некоторой долей разочарования произнес демон. – Может, тебе следовало бы снять повязку? Глядишь, прицелился бы получше.
В ответ, решив пресечь дальнейшие насмешки, Ма молча развязал узел и продемонстрировал раны ослепленных глаз.
– Сущий ужас! – вырвалось у демона. – Сопереживаю твоей утрате. Но, клянусь, я к этому не причастен.
– Я сам ослепил себя, – с гневом ответил охотник.
– Да ты совсем обезумел. – Демон скривился будто от боли.
– За благами этого мира не увидеть его истины. Потому я ослепил себя, дабы мнимая красота мне более не мешала. Так я прозрел.
– И что же… – демон очертил в воздухе круг, указывая на лицо Ма, – тебе это помогает? – Он засмеялся: – Если бы не долгая наша дружба, мой дорогой брат, сейчас бы ты уже испытывал горечь позора. – И цыкнул: – Прикройся уже, нечего хороших людей пугать.
После того как Ма вновь скрыл за повязкой раны, демон добавил:
