Прибытие корабля / The Coming of the Ship
Аль-Мустафа, избранный и желанный, заря своего дня, двенадцать лет ждал в городе Орфалезе возвращения корабля, что отвезет его на остров, где был он рожден.
И в двенадцатый год, на седьмой день Айлула, месяца жатвы, взошел он на холм за стенами града и взглянул на море, и узрел корабль свой, надвигающийся с туманом.
И врата сердца его распахнулись, и радость его полетела над морем. И закрыл он глаза, и молился в тишине души своей.
Almustafa, the chosen and the beloved, who was a dawn unto his own day, had waited twelve years in the city of Orphalese for his ship that was to return and bear him back to the isle of his birth.
And in the twelfth year, on the seventh day of Ielool, the month of reaping, he climbed the hill without the city walls and looked seaward; and he beheld his ship coming with the mist.
Then the gates of his heart were flung open, and his joy flew far over the sea. And he closed his eyes and prayed in the silences of his soul.
Но когда он спускался с холма, печаль охватила его, и подумал он в сердце своем:
Как уйти мне с миром и без сожалений? Нет, не покину я этот город без раны в душе. Долгими были дни страданий в стенах его, и долгими были одинокие ночи; кто же оставляет свои страдания и одиночество без сожалений?
Щедро усеяны осколками моей души эти улицы, и бесчисленные дети моей тоски бродят нагими средь этих холмов, и не могу я оставить их с легким сердцем и без печали.
Не одежду сбрасываю я сегодня, но кожу, что разрываю собственными руками.
Не мысль оставляю позади, но сердце, смягченное голодом и жаждой.
But as he descended the hill, a sadness came upon him, and he thought in his heart:
How shall I go in peace and without sorrow? Nay, not without a wound in the spirit shall I leave this city. Long were the days of pain I have spent within its walls, and long were the nights of aloneness; and who can depart from his pain and his aloneness without regret?
Too many fragments of the spirit have I scattered in these streets, and too many are the children of my longing that walk naked among these hills, and I cannot withdraw from them without a burden and an ache.
It is not a garment I cast off this day, but a skin that I tear with my own hands.
Nor is it a thought I leave behind me, but a heart made sweet with hunger and with thirst.
И все же более медлить нельзя.
Море, что призывает все сущее, зовет и меня, и я должен отправиться в путь.
Ибо остаться, даже на несколько сгорающих ночных часов, – значит застыть, закаменеть, стать неизменным.
Охотно я взял бы с собою все здешнее, но как?
Голосу не унести с собой язык и губы, что отправили его в полет. Он один пробивается сквозь эфир.
И орел, оставив свое гнездо, один взлетает к солнцу.
* * *
Достигнув подножия холма, он оглянулся на море, и увидел корабль, входящий в гавань, а на носу его – моряки, люди родной его земли.
Yet I cannot tarry longer.
The sea that calls all things unto her calls me, and I must embark.
For to stay, though the hours burn in the night, is to freeze and crystallize and be bound in a mould.
Fain would I take with me all that is here. But how shall I?
A voice cannot carry the tongue and the lips that gave it wings. Alone must it seek theether.
And alone and without his nest shall the eagle fly across the sun.
* * *
Now when he reached the foot of the hill, he turned again towards the sea, and he saw his ship approaching the harbour, and upon her prow the mariners, the men of his own land.
