АльМустафа, избранный и любимый, утренняя заря народа,
двенадцать лет ждал в городе Орфалезе корабля, который должен был прийти
и отвезти его на остров, где он родился.
И на двенадцатый год, в седьмой день джелюля, месяца урожая,
он поднялся на холм со стороны крепостных стен, и он смотрел на Море,
и он увидел, как сквозь туман приближается его корабль.
И распахнулись врата его сердца, и радость его устремилась через море.
И, закрыв глаза, он молился о покое в своей душе.
Но когда он спустился с холма, снизошла на него печаль, и на сердце легла дума:
«Как я могу идти с Миром, но 6ез скорби?
О нет, не могу я покинуть этот город без душевной раны.
Долгими были дни мучений, которые я провел в его стенах,
и долгими были ночи одиночества; но кто может равнодушно
отринуть свои муку. и одиночество?
Слишком много мoих дум влеклось по этим улицам,
и слишком много детей моих стремлений бродят нагими среди этих холмов,
и Мне тяжело и больно будет оторваться от них.
Сегодня я не одеяние сниму, а своими руками должен содрать с себя кожу.
И это не просто мысль, которая пребудет во мне, – это сердце
отравлено сладостью голода и жажды.
Нет, я не могу оставаться дольше.
Море, зовущее всех, зовет и меня, и я должен взойти на корабль.
Оставаться – значит заледенеть и навсегда остаться в неподвижности,
хотя по ночам пылает душа.
Охотно взял бы я все, что здесь есть, с собой. Но как?
Голос не может унести с собой язык и губы, дающие ему крылья.
Он должен воспарить один.
Один и без своего гнезда должен лететь орел к солнцу.»
Когда он уже спустился с холма, он вновь обернулся к морю,
и он увидел корабль, входящий в гавань, и моряков на борту – людей его родной страны.
И его душа рванулась к ним, и он сказал:
«Сыновья моей почтенной матери, наездники приливов,
как часто являлись вы ко мне в моих снах;
А теперь вы пришли наяву, но эта явь – мой самый глубокий сон.
Я готов идти, и парус моего нетерпения ждет лишь ветра.
Только еще один, последний глоток этого тихого воздуха хочу я сделать,
только один любящий взгляд бросить назад,
И я буду стоять среди вас, моряк среди моряков.
И ты, бесконечное море, спящая мать,
Только ты одно есть свобода и мир для потоков и течений,
только изгибы создают течения, только рощи создают шелест,
И скоро я войду в тебя, неисчерпаемой каплей в безграничный океан.»
И когда он пошел дальше, он издали увидел, как мужчины и женщины,
покидая поля и виноградника, торопятся к городским воротам.
И он слышал, что в их голосах звучит его имя, и как от поля до поля
они громко кричат друг другу о прибытии его корабля.
И он сказал себе:
«Должен ли день прощания быть днем урожая?
И значит ли это, чтo мой вечеp был моим рассветом?
И что должен дать я тому, кто оставил плуг свой посреди поля,
или тому, кто бросил колесо своего виноградного пресса?
Станет ли мое сердце деревом, тяжелым от плодов, которые я соберу и подарю им?
И станут ли мои пожелания источником, чтобы наполнил я их кубки?
Не арфа ли я, которой, коснется рука всемогущего, не флейта ли, оживленная его дыханием?
Я стражду покоя, но какое богатство обрел я в нем, которым я Мог бы поделиться?
Если это и впрямь день моего урожая, на каком же поле посеял я семя,
и в какое забытое время года?
Если это действительно чac, когда я поднимаю свой фонарь,
То внутри него горит не мое пламя,
Пустым и темным подниму я свой фонарь,
И только явь ночи наполнит его маслом и подожжет фитиль.»
Эти вещи выразил он словами. Но многое в сердце его осталось безмолвным. Потому что даже он не смог высказать своей глубочайшей тайны.
И когда он вошел в город, подступили к нему все люди, и все стенали как один.
И старейшины города вышли к нему и промолвили:
