Сашка
Алексей Васильевич устал. Нет, не от работы, работой он жил, то есть вся его жизнь – это одна сплошная работа. Да и работу свою он любил, а работа его любила. Он был врач, главный, и при этом еще хирург, оперирующий. Вернее, наоборот: сначала хирург, а потом главврач, потому что мешали и отвлекали от главного эти бумажно-административные обязанности, потому что главное – это лечить, спасать, оперировать, а не “руками водить”, руководить, то есть.
А хирургом Алексей Васильевич был от бога, столько людей за всю свою многотрудную жизнь с того света вытащил, и не сосчитать.
Но вот устал, перестал радоваться, разучился. “Надо”, “обязан”, “должен” заслонило “нравится”, “приятно”, “хочу”. Нет желаний, ничего не хочу, спать хочу, и все. Иногда думалось: ”Вот, жизнь уже за полтинник перевалила, а кроме работы и нет ничего, ни семьи, ни детей, даже друзей нет. А некогда потому что, все работа, работа…”
Ну тут он не прав, потому что больные его не просто уважали, а любили, особенно дети.
А дети, они такие беззащитные, когда им больно. Алексей Васильевич с ними как-то так разговаривать умел, отвлекал что ли, и им легче становилось. Он с детьми никогда не сюсюкал, на равных разговаривал, как со взрослыми, и они к нему тянулись, дружили с ним, доверяли, «страшными» секретами делились.
Вот вчера мальчика привезли, тот с сарая спрыгнул и руку сломал, герой. Очень мужественный мальчишка, так терпел, так держался. Кто, как не Алексей Васильевич, знает, каково ему сейчас.
Вот если бы надо было в разведку идти, я бы с тобой пошел – сказал ему Алексей Васильевич. Тот глаза на него вскинул, лицо просияло, и тут же скривилось, губы задрожали…и, «прорвало плотину», разревелся.
Замечали, когда нам плохо и больно, но мы стараемся не показывать, а кто-то вдруг проявит участие, заметит, что не так что-то с тобой….и так жалко сразу себя становится, еще жальче чем раньше, но и легче, разрядка какая-то происходит, ведь ты уже не один, а когда не один, не так все страшно.
– Поплачь, поплачь, тебе сейчас можно, даже нужно, не всякий взрослый так терпеть умеет.
Алексей Васильевич погладил мальчика по голове, встрепал ему волосы.
И так этот мальчишка ему себя самого напомнил, как будто он сам, тот маленький вихрастый Алешка, несчастный и бесстрашный одновременно, посмотрел на него через все прошедшие годы, он даже внешне был разительно похож на него в детстве, ну так ему показалось по крайней мере.
– Выше нос, летчик, в следующий раз парашют не забудь!!
“А ведь и у меня уже мог быть такой … внук”, – подумал он, – “а то все работа, работа…”
И тут память утянула его назад лет на тридцать. Он вспомнил тот день, когда увидел Сашку в первый раз. Был обход. Переходя из палаты в палату, слушая, назначая, успокаивая, советуя, Алексей, тогда еще совсем молодой начинающий доктор, все время ощущал какую-то тревогу.
Обход закончили, вышли в приемный покой. И тут скорая подкатила. В покой вкатили носилки.
Маленькая, худенькая, беленькая девочка на носилках лежала, сжалась вся, будто замерзла. Алексея как в грудь толкнули, чуть не упал. Это он так почувствовал, как этой девочке страшно и больно, ему самому съежиться захотелось, как от ветра ледяного. Вот так он через себя ее состояние почувствовал. И еще понял, что он сейчас эту девчонку будет спасть, как самого себя, он и не разглядел ее еще, а уже знал – это его, родное.
Алексей осмотрел девочку, вернее девушку, как теперь стало понятно. В общем-то не критично: ребро сломано и рука, еще небольшое сотрясение мозга. Все поправимо. И он успокоился.
***
Саша открыла глаза и увидела паучка, маленького и мохнатого, он спускался с потолка прямо ей на нос. Она ночевала на даче, на втором деревянном этаже, там в щелочках между досками проживало много разных существ и сущностей, не видимых глазу. И когда они вдруг являлись, даже самые неприглядные и даже страшненькие, Саша брала большую мягкую тряпку, аккуратно, чтобы не придушить и не примять, окутывала нежданного гостя и вытряхивала на улицу – пусть там поживет.
