Моя искренняя благодарность всем, кто так или иначе помогал с выходом этой книги.
Во-первых, Господу моему Иисусу Христу, ибо все от Него, Им и к Нему.
Моим друзьям – Клещевниковой Наталье (Беларусь) и всей ее семье за поддержку и помощь. Эстер К. (США) – все имеет свое начало, спасибо тебе!
Племяннику Андрею – за фотографию часов к титулу.
Саше Платоновой – талантливому фотографу и художнице, дизайнеру, создающей сказку.
Замечательному американскому музыканту и фотографу Крейгу Хансену (My gratitude to the remarkable American musician and photographer Craig Hansen).
Из вводной лекции по геометрии профессора Шестакова Л. А., прочитанной 4 октября 1989 года в аудитории 3–1:
– Геометрия, друзья мои, – это пространство. Одно, два, множество. Одни пересекаются между собой, иные – параллельны. Вокруг нас – пространство, вокруг этого пространства – еще большее пространство. Да мы все живем в одном бесконечном мире-пространстве. А знаете, иногда мне кажется, что, возможно, некто такой же бесконечный и создал его вокруг нас и нас в нем. А значит – и мы с вами тоже можем создавать свои пространства-миры. И мы создаем. Вокруг нас и внутри нас. Великие и малые. Плоские и объемные. Яркие и тусклые. Как сам мир.
В математике есть пределы-бесконечности и есть бесконечность пределов, так и наши с вами миры: у одних они умирают вместе со свои ми творцами, а чьи-то живут и после. В одних идет дождь, а в других светит солнце… Мы постоянно перемещаемся из пространства в пространство. В одном задерживаемся на миг, а в ином остаемся навеки. А может быть, и чье-то остается в нас. Таков наш мир, друзья, таковы наши пространства. Нда… Итак, геометрия…
И время – то пространство,
что медленно вбирает нас в себя.
И сутки – век для счастья,
где час идет за часом не спеша.
– Синьор часовщик! Синьор часовщик! – стучал в окно мальчишка, разносчик газет.
Но синьору Мондини не хотелось отрываться от удивительного мира старинных часов, которые он перебирал в этот момент. Сделав вид, что не слышит, часовщик еще ниже склонился над столом, и вскорости мальчишка побежал дальше по лавкам других торговцев Via del Corso[1].
«И зачем мне его газета? Какие хорошие новости могут быть в ней, в февраль-то сорок третьего?! Ох, и дернул же бес Дуче[2] ввязаться в эту войну…» – думал про себя старый часовщик. Да к тому же газе там он предпочитал радио, а там передавали прогноз погоды: «В Риме дожди, – но это он видел и так, из окна, – а на севере страны, в горах, ожидаются обильные снегопады. Возможны сходы лавин».
Но подняться ему все равно пришлось. В лавчонке становилось прохладно и сыро – нужно было подбросить в камин пару-тройку поленьев. Они были сыры, и пламя, без того жиденькое, готово было вот-вот потухнуть. Старик неохотно наклонился (в этой сырости совсем разболелась спина) и попытался картоном раздуть тлеющие угли. Поленья наконец затрещали. Пламя начало слегка подпрыгивать, и вокруг стало немного теплее. Часовщик, кряхтя, распрямил спину и вернулся к своему излюбленному занятию – починке часов. К этому процессу он с детства относился с каким-то благоговейным трепетом, почти священным, буквально уходя в миры своих, как он считал, живых подопечных, пытаясь раз гадать в крошечных механизмах тайны мироздания. Впрочем, он был уверен, что знает о времени все…
До закрытия оставалось четверть часа. Об этом ему вразнобой сообщали бесчисленные часы, разложенные и развешанные по всей лавке. Но сверялся он всегда по большим часам, которые висели над входом. Они достались ему от деда, как, впрочем, и вся эта лавка. Часы были убедительны: всегда верно и спокойно отмеряли грузным маятником точность вечного, как и они сами, времени.
