— Единый бог, да они же вылитый ты, Люкá! Даже яички так же кривенько свисают, как у тебя, сыночек!
— Мама!
— А что? Очень миленько. Все улыбались, когда я показывала…
Люка в отчаянии дернул себя за типичный для всех чистокровных волков-оборотней ирокез на загривке и, замычав сквозь стиснутые зубы, отошел в сторону. Постоял… и вернулся. Довести разговор с родительницей до конца все же было необходимо:
— Мама, но ты же знаешь…
— И у всех малышей, — явно не желая слушать никаких возражений, продолжила пожилая дама, — не только твои яички, но и твои уши, Люка. О носиках у деточек пока говорить сложно, но лучше бы они в этом все пошли не в тебя…
— Мама!
— …и в любом случае ты, сыночек, будешь совсем глупеньким, если продолжишь упрямиться вместо того, чтобы пойти и сделать тест на отцовство.
Люка гневно глянул на безмятежно улыбавшуюся мать («Единый бог, дай силы!») и снова забегал по комнате. Хотелось перекинуться в волчью ипостась и кого-нибудь загрызть... Или хотя бы что-нибудь изорвать так, чтобы клочки по закоулочкам... Или... Да чтоб тебе!!!
Все в этой истории началось ужасно и развивалось так, что, казалось, становилось день ото дня только хуже. И отправной точкой в этом всём стали те проклятые таблетки. Долбаная наркота, которую принял он сам и которую всучил своим друзьям. И ведь дилер-то был проверенным, по сути, считался чуть ли не «официальным» поставщиком в клубе, в котором Люка давно был завсегдатаем! Именно у этого парня он не раз покупал всякую легкую дурь, чтобы как следует оттянуться, и всегда все было нормально. Но в тот день закончилось полным кошмаром.
Люка мало что помнил из той разгульной ночи, неожиданным результатом которой и стало появление в его жизни троих малышей, сейчас мирно спавших в спешно оборудованной для них детской под присмотром не менее спешно нанятой через солидное агентство няни.
Вот ребята из MobiuStrip, которые шумно празднуют получение премии Хрустальный шар. Вокруг хорошо знакомая клубная тусовка и привычная оглушающе-громкая музыка. Вот они все вместе пьют, чокаясь по очереди то со статуэткой, то друг с другом, и по-дурацки хохочут. Вот Люка вынимает принесенные им же таблетки…
И провал. В черноте которого адскими всполохами обрывки то ли видений, то ли реальных воспоминаний.
Первое, очень яркое: молодая танцовщица, которая выделывает у шеста на сцене нечто совершенно немыслимое, акробатически дико сложное, но потрясающе красивое. Она хороша так, что зрители каждый раз, после каждого нового трюка или па, взрываются аплодисментами, ахают и переговариваются. Люка сам в восторге и решает посмотреть на девушку поближе — раньше ее выступления он почему-то никогда не видел.
Второе, постыдное: та же танцовщица, но уже в своей гримерке, в которую Люка с силой вталкивает ее, разве только не рыча от вожделения. Девушка гибкая и сильная, но она даже не оборотень, лишь полукровка, судя по запаху. Что она может противопоставить взрослому самцу-волку, который выше нее на голову и шире в два раза? Треск одежды, потная горячая кожа под пальцами, яростные ругательства, которые сменяет крик боли…
Ну, а потом уже убийственная реальность: камера, презрение в глазах конвоиров, отвращение на лице изнасилованной девушки, равнодушный профессионализм адвоката…
Люка не пытался себя защитить. Он сам был в глубочайшем шоке от того, что произошло. Он честно рассказал все, что помнил и знал. Как мог искренне извинился перед танцовщицей, которую, как выяснилось, звали Джемма Клее. И предсказуемо получил в ответ лишь порцию проклятий. Заслуженных, что и говорить.
В камере, которую, к счастью, не пришлось ни с кем делить, Люка много думал. Особенно после того, как на очередном допросе ему вдруг стали задавать странные вопросы вроде бы совсем из другой темы. Например, есть ли у него враги… Врагов у Люка не было. Были только конкуренты, о чем он полицейским и сообщил. А потом поинтересовался: с чем все эти неожиданные разговоры связаны?
