Клава Нагибина, в девичестве Клава Боксанова, открыла глаза и повела зрачками по сторонам. Её зрение охватило больничную палату и сидевшую возле неё женщину в белом халате, наверно сиделку или медсестру, которая заметила то, что больная пришла в сознание, тихо проговорила, – …слава Богу, пришла в себя! А мы-то думали… Кто и что думал, Клаве было сейчас безразлично, её мучила жажда. Она открыла пересохшие свои губы, прервала речь сиделки, прошептала, -…пить… Сиделка поднесла к её губам стакан, наполненный на половину водою, и она сделала несколько глотков роняя капли влаги на подбородок, после чего устало откинулась головою на подушку.
В её памяти промелькнули кадры последней ночи в доме мужа, вспомнила то, как она дома, изнемогая от боли в животе, заползла под кухонный стол, закрывая обеими руками свой живот от его ударов , в надежде сохранить плод зародившейся в ней жизни, от его побоев. По её подсчету она была на третьем месяце беременности… Муж Юрий с перекошенным от злобы лицом и налитыми кровью глазами старался достать её и там, пиная ногами в разные места её тела, сопровождая удары матерными словами. Спустя ещё минуту, она потеряла сознание и очнулась только в больнице.
Прошел месяц со времени её пребывания в больнице. Она стала подниматься с постели и осторожно, медленными шагами, выходила на больничный коридор. Иногда стояла у окна, смотрела на больничный двор, где сидели на скамьях больные и очевидно их родственники-посетители. Кое – где, по земле у их ног, быстро передвигались и взлетали голуби. Они с торопливостью поедали брошенный им корм, то у самых ног людей, то вновь откатывались на метр-два в сторону, хлопая пёстрыми крыльями.
Постепенно вспомнила и то, как после того, когда пришла в сознание, к ней приходили из полиции старались запротоколировать её показания. Они добивались, – где и кто её так избил? Но Клава молчала о том, что произошло дома, и кто её избил, лишь ответила то, что избил её какой-то мужчина, под аркой дома, стремясь ограбить. Нет, не из любви к нему она смолчала, просто не хотела заявлять в полицию на него. Ту любовь, которая была к нему у неё до свадьбы, а точнее, которая только зарождалась в ней, муж выбил из неё за несколько месяцев их совместной жизни. Особенно за период их медового месяца вся зарождающая любовь испарилась, как на сухой земле дождевые капли скоротечного летнего дождя.
И не заявила, и не дала показаний ещё потому, что она, в какой-то мере, считала себя виноватой в том, что между ними случилось. К тому же, сейчас просто его боялась. А главное то, что Клава была ещё глупой девчонкой по своему возрасту.
Да… медовый месяц!.. Как много хорошего в этих словах… А у неё несколько месяцев истязаний и издевательств, – какая тут любовь?.. Какой тут мёд?.. Хуже горчицы. Весь этот период, вместо медовой страсти, она была как в аду наверно за то, что она расплескала этот мёд на стороне… Со дня свадьбы, а точнее с первой их брачной ночи, всё и началось. Методично, изуверски происходили ночные избиения и издевательства, можно сказать насилия над ней в постели мужем. Тем человеком, которого она выбрала, как ей казалось, на всю свою жизнь. Увы!.. Поют, – …мы выбираем… нас выбирают…
А если быть справедливой до конца, то она и не испытывала большой любви к нему. Иными словами, кроме подразумеваемой ею любви в будущем, пошла по уже проторенной тропе современных девочек. Она преследовала цель своего успеха как будущей певицы с его протеже и материальной помощью, а это пахло славой, меркантильностью и независимостью от мужа. Ко всему этому она была не готова, как перезревшая тыква на грядке, прихваченная заморозком. Потому и закончилось всё горькой краткой замужней жизнью, побоями и наконец, крахом мерцающих как звёзды высоко в небе, иллюзий. Так вышло у неё.
